Светлана Багдерина - Иван-Царевич и С. Волк

— Нет, я не отойду от него, пока не увижу, что жизнь его вне опасности! — сквозь рыдания воскликнула Валькирия, заламывая руки.

— Если вы не отойдете от него, вы можете увидеть его преждевременную кончину в страшных муках! Поверьте мне, раны, что не сразу видны — самые ужасные!

— О, нет!

— О, да!

— Тогда я бегу, но вы должны мне поклясться, что не покинете этого доблестного рыцаря ни на секунду!

— Его? Да ни за что! Клянусь! Ну, быстрее же!!!

Раскрасневшаяся зареванная принцесса пулей вылетела из шатра.

Пара десятков точных ударов острым ножом — и доспехи, больше не удерживаемые кожаными ремнями, как яичная скорлупа слезли с героя.

— Быстро на ноги и дуй отсюда, пока опять кто-нибудь не приперся! — сквозь зубы прошипел Волк. — Жди меня у городских ворот!

— Сергий!!! Я не знаю, как ты это сделал, но я у тебя в долгу по гроб жизни!!! Ты невероятен!!! Ты — чудо!!!

— Снимай с головы этот чугунок! Благодарности потом!!! — и он выскочил наружу.

Через минуту он вернулся, волоча за ноги бесчувственное тело.

— Ты еще здесь?!

Иван к тому времени уже смог подняться на колени.

— Кто это?

— Конь в пальто! — сострил Серый. Царевич не обратил внимания.

— Это — Черный Рыцарь? Где ты его нашел?! Что с ним?!

Серый почему-то предпочел не отвечать на такие простые вопросы, а сразу заявил:

— Щас примчатся прислужники, лекари, прынцессы — они его быстро в чуйства приведут. А что было — до свадьбы заживет. Все. Сматываемся. Или ты хочешь, чтобы тебя тут застукали?

— Нет, конечно, но ведь…

Не дожидаясь конца тирады, Серый дернул нетвердо еще стоящего на ногах Иванушку за рукав и выволок его на свет божий.

— Пошли. Бодрым шагом. Головой не крути. Вон, уже кто-то бежит, башками вертит, со львами на пузах — спальничьи-постельничьи королевские, наверное, прынца твоего обихаживать. Дорогу уступи, витязь.

Объяснения Серого, к великому отчаянию Ивана, были кратки.

— Исчезновение принца Кевина — твоя работа?

— Он меня толкнул.

— А турнир?

— Пришлось поломать голову…

— А что ты сделал с сэром Ингваром?

— Солнечный зайчик.

— А сэр Якоб?

— Ты бы знал, сколько масла ему на седло пришлось вылить…

— А третий?

— На него ушло всего пол-банки горчицы.

— То есть? Он ее всю съел?

— Не он, а его кобыла. И не то, чтобы съела…

— Ну а генерал Айс? Тоже горчица?

— Хм. Тут все немножко сложнее. Когда ты сказал, что в последнем поединке тебе наверняка придется сразиться с Айсом, я подумал, что в конце так близко к нему подобраться не удастся, и поэтому, не теряя времени даром, быстренько нашел в ихнем лесочке одну хорошую травку, благо она тут растет, заварил, и под видом торговца освежительными напитками споил ее ему. Правда, на то, чтобы она сработала, было нужно время, и пришлось уговорить Гарри и Санчеса, чтобы они его немножко потянули… Чтобы в самый раз пришлось.

— Ну, и?..

— Ну и получилось. Сам же видел.

— Но что за травка?

— Хорошая травка. Слабительная. Только, боюсь, перестарался я, тройную дозу ему втюхал… Зато дней пять у него будет на одну проблему меньше. Или больше. Как посмотреть.

Первой реакцией царевича было сказать, что на рыцарских турнирах все должно быть честно — и победа, и поражение, и жизнь, и смерть — этим, вроде, и знамениты они, и королевич Елисей, например, отвернулся бы от него на всю оставшуюся жизнь за такие штучки, но тут кто-то внутри него, язвительный и ворчливый, шепнул, почему-то голосом Серого, что поражение и смерть честны тогда, когда они чужие, а некоторым молодым идиотам надо завести привычку хоть иногда думать перед тем, как куда-нибудь влазить, а Волк только спасал его никчемную шкуру, за что ему в очередной раз большой спасиб и низкий поклон, а не твои душеспасительные беседы. Иван слегка оторопел, потом почему-то решил, что это — голос его совести, и не стал возражать. И только потом пришло ему в голову, что, может быть, совесть, выговорившись раньше, молчала, а к микрофону прорвался ее заклятый друг — здравый смысл. Но кто из них прав — Иванушка так и понял. Ведь не может же быть так, что правы двое? Или не прав никто?

Этим вечером дружеские посиделки в «Веселой Радуге» повторились один-в-один, лишь с той разницей, что все угощение было за счет Гарри, а вина — раза в два больше. Никто не задавал ему вопрос, откуда у минисингера деньги — все и так поняли, что выступление перед королевской семьей и придворными совсем неплохо оплачивается.

Когда гости насытились и зазвучали первые аккорды, Гарри, выдержав театральную паузу, осчастливил всех известием, что, возвращаясь с турнира, он сочинил новую песню о дамах, менестрелях и рыцарях, каковую и не замедлил исполнить под шквал всеобщих восторгов.

Среди собравшихся легкомысленных певцов и веселых музыкантов, как черный каравай на подносе с пирожными, выделялся человек в кирасе и с мечом на перевязи из дорогой кожи. Его не было в прошлый раз, но поскольку никто не тыкал в него пальцем и не спрашивал, что господин офицер делает в этом вертепе муз, Иван решил последовать всеобщему примеру, и обращать на странного незнакомца не больше внимания, чем он того заслуживал. Хотя, наверное, в этом была какая-то тайна, и уж королевич-то Елисей ни за что не прошел бы мимо…

Гарри нетрезво подмигнул Иванушке раскосым зеленым глазом, кивнув кудрявой головой в сторону загадочного гостя.

— Это — майор Мур. И он — начальник городской стражи. Вы не поверите, но у него голубые глаза, он играет на мандолине и пишет стихи. И он вам посоветует, как можно получить аудиенцию у Шарлеманя. Вам повезло, что сегодня майор смог посетить нас. Лучше него никто из нас не смог бы рассказать о дворцовых порядках, об этикете двора, о привычках короля… Эй, Мур, будь так любезен, пересядь, пожалуйста, к нам — наши гости хотели бы с тобой переговорить…

— Ну, так как, Сергий — ты со мной? — задал невинный с виду вопрос царевич на следующее утро.

— Разумеется, — отрок метнул на Ивана настороженный взгляд — похоже было, что его почти звериное чутье шепнуло ему о чум-то нехорошем.

— А ты помнишь, что говорил вчера Мур?

— Это ты на что намекаешь? — на всякий случай обиделся Волк.

— Да нет, ты что, я вовсе не об этом… — смутился Иванушка от этой малости. Да и, честно говоря, чтобы его смутить, многого и не требовалось.

Волк смягчился, но напряжение его не покинуло.

— Так о чем это ты?

— Ты, кажется, очень привязан к этой бесформенной рубахе?

— Это — элегантная мешковатость, — парировал Серый.

— К этим стоптанным сапогам?

— Они почти новые. Ты же сам мне их пожаловал в день нашей встречи.

— К этому нелепому ремешку на голове?

— Санчес сказал, что это называется хайратник, и что у них в школе это было очень модно.