Андрей Льгов - Непобедимый Олаф

Холодный северный ветер что было сил надувал полосатый парус, грозя оборвать такелаж. Хмурые хирдманы мерно, в такт накатывающейся волне погружали тяжелые весла в мрачную пучину вод Северного моря. Перегруженный награбленной добычей драккар то и дело зарывался носом в волну, но тем не менее держал приличную скорость.

Олаф стоял на корме, широко расставив ноги, и крепкими руками сжимал стир. Как бы быстро ни несся драккар, подгоняемый попутным ветром, но могучему викингу все казалось, что они топчутся на месте. Полоска далекого побережья, маячившая на горизонте, почти не меняла свои очертания. А мысли Олафа уже были там, в родном фиорде, где ждала его дорогая подруга Асьхен.

"Йормунганд", драккар Олафа Торкланда, обиженно поскрипывал шпангоутом, пытаясь, наверное, объяснить своему другу и хозяину, что он - боевой корабль, а не какая-нибудь калоша для перевозки барахла, даже если это золото. Но славный ярл не внимал его голосу и железной рукой подчинял своей воле и штормовой ветер и холодную волну и сам "Йормунганд". Он, меняя галсы, вел драккар, ловя ветер, и жадно всматривался в побережье, пытаясь узреть знакомые скалы.

Вдруг его взгляд отметил какое-то движение. Олаф потер глаза, не веря в такое нахальство - чужой корабль, и где - на пороге его родного дома! Они что, с луны свалились, не знают разве, что в этих краях живет сам Олаф Торкланд! И горе тому, кто только появится на глаза Торкланду без приглашения.

Правая рука Олафа зачесалась, а мощная нордическая челюсть плотоядно задвигалась в предвкушении кровавой сечи.

- Во славу Одина! Братья хирдманы,- воскликнул ярл,- налягте крепче на весла, и, клянусь бородой Тора, этой скорлупке не уйти от меня.

Олаф так и подался вперед, в эти минуты он забыл обо всем: о родном доме, которого не видел все лето, о подруге Асьхен, о бочонке редкостного бритлендского эля, припрятанного под палубой так неразумно, что до него можно было добраться, только выгрузив полтрюма награбленных сокровищ или выкинув их за борт. Впрочем, хирдманы ежедневно воздавали хвалу Одину за то, что он еще не надоумил их ярла на такое, и тешились надеждой, что родная гавань уже близко и им удастся благополучно доставить добычу домой.

Однако хирд Олафа Торкланда мало чем отличался от своего предводителя, жажда битвы вмиг заразила викингов, и они с новой силой налегли на весла.

- Ууууйййяя! - завопил приходящий в неистовство Олаф и так нажал на кормчее весло, делая крутой поворот наперерез неумолимо догоняемому судну, что бедный "Йормунганд" жалобно заскрипел обшивкой, прося пощады у своего хозяина, и завалился на правый борт, едва не черпнув воды. Но, выровнявшись, быстро понесся вперед, настигая добычу. Как бы ни был перегружен драккар, толстому кнарру никогда не уйти от его хищных зубов. Мало этого, приблизившись, викинги разглядели, что борт о борт за этим судном плывет еще одно.

- Один с нами! Один шлет нам добычу! - кричали восторженные воины на скамьях, усердно гребя. Им было абсолютно все равно, что врагов оказалось вдвое больше. Чем больше, тем лучше. Олаф еще внимательнее пригляделся надеясь увидеть ну хотя бы еще одно судно, но, к его великому сожалению, кораблей было только два.

Борт первого корабля стремительно приближался, рок был неумолим: "Йормунганд" коршуном падал на жертву. Команда обреченного судна выпустила стрелы, которые сплошь утыкали морду грозного дракона и щиты, прикрепленные к борту драккара, но не нанесли никакого вреда Олафу и его хирдманам - Один хранил их для танца мечей.

Обычно в бою умелый кормчий старается зайти в борт своему противнику и на скорости заскочить тому на палубу легким носом драккара, опрокидывая защитников, изготовившихся к обороне.

Олаф твердой рукой блестяще произвел поворот, но отяжелевший "Йормунганд" не смог взлететь на палубу врага и лишь с силой ударил в борт. Киль драккара страшно затрещал, но выдержал, однако обшивка на борту кнарра проломилась, протараненный корабль застыл, угрожая зачерпнуть воды в образовавшуюся пробоину, а зверская пасть "Йормунганда" зловеще нависла над кораблем хольмгардцев. То, что это хольмгардцы, было видно по дубовому листу, украшающему щиты незваных гостей, эмблеме гардарикского кнеза Ийлана.

Швартовать крюками корабли было опасно, изувеченный кнарр мог вот-вот затонуть и утащить за собой "Йормунганд", поэтому хирдманы посыпались на неприятельскую палубу через нос драккара. Конечно же первым был предводитель.

Один взгляд Торкланда наводил на врага ужас, из-под ржавого шлема синим пламенем, напоминая леденящий взгляд Одноглазого, горели его зрачки. Один глаз еще смотрел на врага, с которым Олаф вел бой, а второй уже бешено вращался, подыскивая себе новую жертву, голову, достойную быть проломленной его верной секирой.

Он носился по палубе, рубя направо и налево, расчищая себе дорогу среди вражеских воинов. Его люди шли за ним, откровенно скучая, легко расправляясь с теми, кто, вероятно, поскользнулся в луже крови товарищей и совершенно случайно не попал под топор их вождя.

По всему видать, хольмгардцы действительно не знали, с кем имеют дело. Странно, почему кнез Ийлан не предупредил своих людей, он-то хорошо был знаком с боевой секирой Олафа. В том памятном бою волей норн сошлись кровавый ярл Олаф и статный кнез Ийлан, и Один направил топор викинга туда, куда не пристало метить доблестному мужу. Убоявшись гнева коварной Фригг, Торкланд сдержал удар, и кмети Ийлана, прикрыв щитами своего вождя, спасли кнеза, заплатив своими жизнями.

Второй кнарр, вместо того чтобы немедленно уходить, развернулся и пошел прямо на драккар, норовя сцепиться с ним борт о борт. Хирдманы не препятствовали этому. Какой же лис себе в нору курицу не пустит?

Это была не битва, а лишь битвушка, рука Олафа подымалась, вознося к небесам тяжелую секиру, и с силой опускалась, круша щиты и шлемы. Весь забрызганный кровью, чужой и своей, сочившейся из множества мелких ран, Олаф рвался вперед, одолеваемый желанием схлестнуться с хольмгардцем-великаном, который стоял на корме своего корабля и потрясал пудовой булавой, поддразнивая Олафа.

Кровь прилила к глазам.

- Уууйййаа! - закричал взбешенный викинг и пошел напролом, стремясь побыстрее сойтись с соперником.

Он видел, как двое его товарищей уже легли у ног хольмгардца. Чье-то копье пробралось у него под щитом и на полпальца вошло в бок, разорвав кольчужные кольца.

- Псы смердящие хольмгардские, смерть вам! - взревел Олаф, приостановившись, чтобы вытащить запутавшееся в кольчуге острие копья.

Его хозяин уже лежал, омывая кровью палубу. Олаф не чувствовал боли, обуреваемый одним желанием - сразиться с единственным здесь достойным соперником. Его секира еще усердней перемалывала кости и железо, преграждавшие воину путь.