Андрей Льгов - Олаф Торкланд в Стране Туманов

— Ax вы, Гармовы отродья! Только и умеете делать, что с утра до вечера жрать эль из моих погребков! — кричал взбешенный Торкланд.

— Мой конунг, прошу великодушно меня простить, но среди ваших людей нет ни единого, кто бы умел считать не на пальцах, а моих саксонских коллег вы велели отстранить от занимаемых при дворе должностей, — лепетал, согнувшись в три погибели перед грозным викингом, придворный-сакс, чудом сохранивший за собой место после захвата Торкландом инглендской короны.

Олаф оставил его, так как хотел хоть изредка чувствовать себя настоящим королем. Чтобы хотя бы одна душа среди окружающего его сброда обращалась к нему в соответствии с этикетом. Старик всю жизнь занимал должность дворецкого и не мог представить своего существования без этой работы, он был безмерно счастлив, когда новоявленный монарх не вышвырнул его на улицу и не прикончил, как он поступил со многими другими придворными. Хотя старое сердце обливалось кровью, когда он видел, как новые хозяева превращают некогда блистательный дворец в какое-то подобие конюшни и как эти северные варвары все свободное от убийств время посвящают пьяным оргиям, стремясь, наверно, достигнуть того же безобразия, которое, судя по легендам, царит в их диком раю, Валгалле. Душа дворецкого изнывала от мысли, что со дня восшествия на престол конунга Олафа в замке ни разу не делалась уборка, так как эти мужланы нарасхват тащили уборщиц к себе в постель, и те, по всей видимости, не возражали, ведь каждый кавалер спьяну мог отсыпать своей любовнице столько награбленного золота, сколько она не видела за всю жизнь. Если только разгоряченный страстью не заканчивал любовь мордобоем. Впрочем, это случалось не чаще, чем через раз, и девочки думать не хотели о своей основной работе, спеша обеспечить себя до конца дней, пока не закончилось это доходное безобразие.

— Пошел прочь! Я не к тебе обращаюсь, — проревел викинг, и старый распорядитель мигом испарился, не без основания заботясь о целости своих костей.

Те, к кому на самом деле обращался король, и бровью не повели на его гневный оклик. Они усердно запихивали в себя жареное мясо, сдабривая его элем. За столами, заполнившими зал, стояло уже привычное в последнее время оживление. Люди наперебой голосили, спорили, иногда аргументируя кулаками, в общем, занимались пьянством, обычным для викингов делом в свободное от войны время. Никому из них и в голову не приходило, что теперь их должны тяготить государственные проблемы, поскольку они уже не просто хирдманы или даже ярлы, а лорды — знать нового королевства.

Олаф поправил такую тяжелую для него корону и в гневе выплеснул на пол кубок эля. Встав с трона, он подавил в себе желание заехать по морде сидевшему с краю Сигурду Трюфальду и покинул пиршественный зал. Никто из пьяного воинства даже и не заметил отсутствия своего короля.

Он зашел в маленькую комнату, называемую стариком дворецким кабинетом, и попытался сосредоточиться. Это помещение было завалено пергаментными свитками, и Торкланд не раз думал, что, отправляясь в новый поход, надо бы набрать их для растопки, ведь они горели даже под дождем.

«И это ценное топливо глупые саксы хранили здесь десятилетиями. Наверно, чтобы лучше высохло», — думал викинг.

Но не за этим он пришел сюда. Вообще в этой комнате удивительно хорошо работали мозги. Присев на мягкую пыльную кушетку, король сразу почувствовал приток мыслей, хотя ему стоило немалых трудов повернуть их ход от дел подготовки к новым походам к более насущным проблемам управления державой.

А новые заботы тяжким бременем лежали на его плечах, все накапливаясь и накапливаясь. Во-первых, необходимо было оградить казну от медленного, но непрерывного перекачивания денег из кованых сундуков в лифы алчных любовниц, безжалостно выдаивающих своих кавалеров.

«Перестать раздавать золото — не выход. Растранжирив последнее, викинги завтра же потребуют отправиться в набег. Морду бить — не доходит, да и не по-королевски как-то», — размышлял Торкланд, сам смущаясь своих мыслей.

К тому же, как советовал старый дворецкий, стоило вести учет баранов, свиней и прочей живности, чтобы местные керлы исправно приносили десятину, как это было при саксонском короле. Припугивать их время от времени. Но, как рассказал старик, этим занималась знать, а новоиспеченные лорды что-то не очень хорошо подходили для этого занятия.

— Я не помешаю их величеству? — раздался мягкий старческий голос за дверью.

— Входи, Джек, поможешь мне размышлять. Раздался звук шаркающих ног, и в полутемное помещение вошел дворецкий, неся серебряный подсвечник с тремя зажженными свечами и бутылку старого вина, такого, какое пили здешние короли. Вино было великолепным, настроение Торкланда заметно улучшилось. Старый пройдоха хорошо знал свое дело, недаром он умудрился пережить дюжину правителей, бессменно оставаясь при своем месте. О погребе с этим вином знали только сам конунг, дворецкий и некоторая прислуга, иначе славные северные волки уже давно разлили бы сей чудесный напиток по своим ненасытным глоткам, несмотря на все запреты.

— Я заметил, что ваше величество всегда удаляется сюда, когда хочет заняться государственными проблемами, и подумал, не смогу ли быть полезным моему повелителю, — говорил дворецкий, одновременно с этим ловко орудуя руками.

Незаметно перед Олафом возникло два золотых кубка.

Наблюдательный старик заметил, что викинги обычно не брезгуют пить со своей прислугой, если, конечно, те не являются рабами, и дорогое вино заполнило емкости.

Торкланд взял свой бокал и в непривычной для себя манере слегка пригубил, пытаясь выглядеть в глазах знающего толк в монархах старика настоящим королем. Стоило только немного потерпеть, и, когда дворецкий удалится, он возьмет бутылку за горлышко и с удовольствием выльет в себя ее содержимое. Но и сейчас даже маленький глоток этой целебной жидкости сразу прояснил его голову.

— Скажи, Джек, а что, и вправду саксонская знать занималась тем, что пересчитывала курей и баранов?

— Нет, ваше величество, самолично они этим не занимались, это делали их счетоводы.

— Но неужели эти твои счетоводы не обманывали своих господ? — удивился Торкланд.

— Конечно, многие обманывали, но за это лорды били их плетьми на площади иногда до смерти.

Король поежился, представив эту позорную для воина казнь, и решил, что заменит ее на «кровавого орла», старинную народную норманнскую казнь. Это когда человеку вытаскивают наружу ребра, со стороны выглядит, словно раскрытые крылья у птицы. Больно, но не унизительно.