Константин Дегтярев - Киллеръ для венценосной особы

Представив в картинах дальнейшую судьбу понравившегося ему гуся, Охлобыстин вдруг ощутил резкую потерю аппетита и, чтобы поправить дело, снова выпил водки. Это помогло.

Рогов задумчиво посмотрел на опустевший графин, затем на гостя и как-то нараспев сказал:

– Ах, голубчик, как непросто найти человека, знающего толк в еде! Вот иной оценивает людей по внешности, иной по походке – а я по тому, как кто кушать изволит. Я уж полгода за вами наблюдаю и честно скажу – вы даже сухарь солдатский так съедите, что сердце возрадуется, глядючи. Воды так выпьете, как иной и шабли выпить не сумеет. Это значит, вы жизни умеете радоваться, а стало быть, и человек вы хороший. Так-так, не краснейте… Люблю я вас, как родного…

Охлобыстин даже покраснел от этой неожиданной похвалы. Действительно, он любил поесть, но никогда не допускал, что этот скромный талант может быть оценен столь высоко и трактован столь расширительно.

– Уверен, что и политические взгляды у вас самые верные, – продолжал Рогов. – Вот скажите мне, милейший Иннокентий Андреевич, каково ваше мнение о российской монархии? Хороша ли она? Дурна ли? Существует ли для нее замена?

Столь неожиданная перемена темы не показалась странной: такого рода обеденные разговоры происходили тогда повсеместно и считались даже атрибутом хорошего тона. Считалось прогрессивным хвалить республику и порицать монархию; противоположные взгляды проходили по линии ретроградства, «катеринства» и «седых усов». Тем не менее Охлобыстин высказался на предложенную тему скорее искренно, нежели модно:

– Ну, как вам сказать… На мой взгляд, монархия – необходимое зло, покуда народ темен и малограмотен. По мере просвещения нации монархия, несомненно, должна быть заменена более совершенным государственным устройством, то есть республикой. Однако настало ли к тому время именно сейчас? На мой взгляд, все покамест слава Богу, отчего ж торопиться?

Лицо Рогова расплылось в довольной улыбке.

– О, да вы хитрец! Но я знаю, что вы с нами, Иннокентий Андреевич, как ни юлите – вы наш человек. Приходите завтра к вечеру, у меня собирается тайное общество. Гуси еще не поспеют, но клятвенно обещаю перепелов с виноградом и угрей под дынным соусом. Непременно оближете пальчики и стребуете с меня добавки…

Таким необычным способом Иннокентий Андреевич вступил в тайное общество, ставившее своей целью свержение в России монархии и установление в ней республиканского правления. Поначалу он не усмотрел в своем поступке ничего предосудительного. Конечно, тайные общества вот уже три года как были запрещены. Тем не менее этот запрет, не подкрепленный ничем, кроме императорской подписи, нарушался повсеместно и далее с каким-то особенным, понятным только русскому человеку, удовольствием. Конечно, развилась конспирация. Если до указа объявления о тайных собраниях давали загодя в городских газетах, то теперь стало модно созывать участников записками на мраморной бумаге, пересылаемыми по почте. Все знали, что вскрывать чужую почту – бесчестно, и ни государь, ни начальник тайной полиции барон фон Фок никогда не пойдут на такую подлость.

Собрания «Благословенного союза» происходили на квартире Рогова по двум причинам. Во-первых, именно он был основателем этой организации, а во-вторых – ни в одном ресторане Санкт-Петербурга не кормили столь хорошо, как у него дома. По последней причине общество состояло исключительно из достойных людей, способных равно оценить и вкус блюд, и крепость напитков, и к тому же республиканских взглядов. Разговоры легко перескакивали со светских сплетен на французскую литературу, с гневных обличений крепостного права на пикантные анекдоты из жизни актрис и фрейлин. На первом собрании у Охлобыстина и мысли не возникло, что он вовлечен в предосудительное предприятие. Ну антиправительственное – так везде же правительство ругают! Ну тайное – а как еще его ругать? Явно, что ли? В самой тайности подобных собраний ему чудилось нечто верноподданническое; как будто члены общества стеснялись заявить свой протест открыто и, чтобы никого не обижать, высказывались приватно, в среде единомышленников.

Однако на втором собрании, когда общительный и добродушный Иннокентий Андреевич уже обвыкся, ознакомился и даже отчасти вжился в романтический образ карбонария-гастронома, деятельность борцов с существующим строем показалась ему с самой неприглядной стороны.

Это собрание было созвано в связи с неожиданным решением государя отправиться в Таганрог. Путешествие готовилось негласно, но одному из членов «Благословенного союза», майору Генерального штаба, довелось участвовать в разработке маршрута.

Запивая темным бордо превосходно изготовленную индейку с раковыми шейками, майор не торопясь докладывал:

– Государь отправляется с малой свитой и очень небольшим конвоем лейб-казаков. Список лиц, назначенных сопровождать государя, мною был тщательно изучен. Никого из членов нашего союза в нем нет. Вся гвардия остается в Петербурге, даже конно-гвардейский караул императрицы.

Воцарилось молчание.

– Но, господа, позвольте! – подал голос Измайловский подполковник, самый высокий по чину среди заговорщиков. Его прочили в диктаторы. – Получается, что мы на неопределенный срок лишаемся всякой возможности влияния на особу государя!

– Именно так, – подтвердил майор, – государь твердо намерен оставаться в Таганроге до полного излечения ее величества. Это может затянуться на месяцы или даже на годы.

Воцарилось тяжелое молчание. Не приходилось сомневаться в том, что для многих собравшихся наступил неприятный момент разделения гастрономической и политической составляющей деятельности союза, причем последняя представилась с самой хлопотной стороны. В этот критический момент среди темно-зеленых и белых мундиров ослепительно вспыхнул пестрый персидский халат Рогова. Игры окончились, наступило время действия.

Откашлявшись, Рогов начал говорить – поначалу слабым голосом, словно старенький пономарь, утомленный многочасовым чтением Псалтыри:

– Не мне объяснять вам, господа, что овладение особой государя является ключевым моментом всякой революции. До той поры, покуда мы имели такую возможность, мы могли медлить. Но теперь такого права у нас нет. Мы должны действовать. Действовать здесь и сейчас. Подполковник замахал руками:

– Полно вам, полно! Еще ничего не готово! Еще не написана конституция! Предпринимать что-либо сейчас, без четкого плана действий – это полнейшее безумие!

Рогов возразил с презрительной ухмылкой:

– Когда власть придет в ваши руки, господин диктатор, в вашем распоряжении окажется сорок тысяч чиновников. Они вам десяток конституций напишут, за одну ночь. Отменным стилем, не пропустив ни одной запятой. Самым красивым почерком.