Константин Дегтярев - Киллеръ для венценосной особы

Тогда, год назад, освобожденный бизнесмен долго, со слезами на глазах, тряс ему руку. Синдром освобожденного Прометея проявился и на сей раз, причем в гораздо более бурной форме. Ощутив себя на свободе, Аня вдруг расплакалась, обхватила Петра Ивановича за шею и принялась неистово его целовать, нежно называя «Петечкой» и «родненьким». Аплодисменты толпы перешли в овацию, заставившую вздрогнуть своды 14-го павильона.

Выплеснув самые спелые сливки своего чувства благодарности, Аня убежала в подсобку приводить в порядок косметику, а перепачканный помадой Петр Иванович постарался принять меры к рассеиванию толпы, не забывая при этом машинально выискивать в ней вожделенного «толстого клиента». На самом деле ему, конечно, было совсем не до клиента. И слава Богу, что его и на сей раз не оказалось, поскольку мысли Петра Ивановича воспарили куда-то высоко и не собирались в ближайшее время возвращаться на грешную землю.

Наконец Аня выбралась из подсобки, заново накрашенная, еще более ослепительная, нежели утром. Казалось, она нисколько не сожалела о своем недавнем порыве: подошла близко-близко, обняла Петра Ивановича и прошептала ему:

– Петя, миленький, как хорошо, что ты пришел… Я думала, умру со стыда…

– Да что случилось-то? – Голос Петра Ивановича прозвучал так нежно, как никогда в жизни. – Кто тебя к стойке прицепил?

– Сама прицепилась… Один клиент попросил показать, как работают… Дура я?

– Дура, конечно, – ласково ответил Петр Иванович, гладя Анины волосы.

Аня счастливо вздохнула и прижалась к нему еще сильнее.

Наконец выставка начала закрываться. Немного ошалелые, охрипшие стендисты постепенно разбрелись по своим закуточкам, затворились; зазвенели заветные бутылочки, глухо затюкали друг о дружку пластиковые стаканы. Праздновали начало недели небудничной презентационной жизни. Дамы с удивлением обнаруживали в своих коллегах умение элегантно повязывать галстуки, способность складно и красиво говорить; за многими даже замечались так называемые манеры, на которые в обыденной жизни не обращали никакого внимания, Что же касается самих мужчин, то, положа руку на сердце – много ли мужчине надо, чтобы обратить внимание на женщину? Самую, в общем-то, малость, не более ста грамм. Таким образом, почти все эти затворства оказались отмечены печатью внезапного интереса друг к другу людей, и без того хорошо знакомых; в тесных комнатках по мере снижения официальности тостов происходили открытия достоинств, сокрытых ранее серой пеленою будней.

Аналогичные открытия, но только в титаническом масштабе, производились в подсобном помещении экспозиции «Зоркого глаза». Поначалу обстановка не благоприятствовала: закуток полагался один на два стенда (для экономии), и потому пришлось потерпеть соседей, тоже мужчину и женщину, пожилых инженеров из загадочной организации ЗПО МКИИРТ. К счастью, соседи оказались людьми скучными, семейными и потому торопливыми: наскоро проглотили по стакану, без всякой задней мысли пожелали успехов и ушли. После них остались ключи от закутка и компрометирующее ощущение интима.

Ощутив себя хозяином положения, Петр Иванович картинным движением вынул из дипломата 0,7 армянского коньяка, колбаску, маслинки и конфеты «Южный орех».

– С ума сойти! Мои любимые конфеты! – ахнула Анька, увидев знакомую ярко-желтую упаковку.

Петр Иванович торжествующе ухмыльнулся – сработали конфетки.

– Вот мы с тобой, Аня, на «ты» уже два года, а на брудершафт еще ни разу не пили. Непорядок…

– Непорядок, – согласилась Аня, смущенно улыбаясь, – надо исправить.

Петр Иванович разлил коньяк по стаканчикам, выдал Ане ее порцию и бережно взял за локоток. Они встретились наконец глазами, чего избегали делать весь сегодняшний день, с самого открытия выставки.

– Ты такой сильный и умный…

– А ты какая красивая и…

– Что «и»?

– Не знаю, как это сказать…

Петр Иванович признался в своей лингвистической беспомощности без всякого кокетства – он действительно затруднялся выразить странное чувство, переполнявшее его. Так бы, наверное, и промолчал, но вдруг припомнил то слово, которое не давало ему покоя в течение всего этого странного, уходящего уже в историю дня.

– Настоящая. Ты настоящая. Аня благодарно посмотрела на Петра Ивановича, в уголках ее глаз блеснули слезинки.

– Петенька… Мне кажется, ты тоже – настоящий. Как же это здорово…

И они, забыв сплести руки и выпить коньяк, поцеловались…

В 20:30 на выставке началась «зачистка». Это пришедшее с недавней войны словечко применительно к выставочным мероприятиям означало куда более гуманную процедуру. Омоновцы цепью проходили по всем экспозициям, выдворяли запоздалых посетителей и выкуривали засидевшихся стендистов из их закутков. Со стороны процедура зачистки выглядела довольно забавно: вооруженные до зубов бойцы с автоматами наперевес с вежливостью, доходящей почти до изысканности, упрашивали подвыпивших менеджеров и рекламных агентов покинуть свои укрытия. В ответ звучали предложения выпить, отклоняемые твердо, но миролюбиво. И насчет вежливости, и насчет выпивки омоновцам были даны от начальства самые четкие указания. В «зачищенных зонах» освещение тут же переводилось на сумрачный ночной режим – после тяжелого суетливого дня выставка готовилась ко сну. К 21:00 огромное помещение полностью погрузилось в синеватый полумрак; омоновцы уехали, поставив четырех человек в ночной караул.

В 21:10 младший сержант Бугаев доложил дежурному по залу, что зачистка завершена, зал пуст, только в 214-й секции зоны А еще кто-то есть.

– Как это «кто-то есть»? – удивился дежурный. – Почему не выгнал? Почему раньше не доложил?

Бугаев смущенно уставился на ботинки и густо покраснел. Дежурный удивился еще больше.

– Так почему раньше не доложил?

– Да у них там заперто было и свет выключен… Зачистка мимо прошла, не заметила.

Дежурный напрягся и потянул к себе автомат.

– Так-так… Вот, значит, какие дела… Только этого не хватало. Молодец Бугаев, благодарю за службу. А ты-то их как обнаружил?

Бугаев молчал, поджав губы.

– Так вы это, товарищ старшина, неправильно поняли. Они там того…

– Чего – того?

Бугаев сделал двумя руками жест, как будто несколько раз поднял и опустил деревянную «бабу» для забивания свай. Старшина недоуменно взглянул на своего подчиненного:

– Чего-чего?

Бугаев застеснялся еще больше и, соорудив из большого и указательного пальца левой руки колечко, несколько раз сунул в него указательным пальцем правой руки. Дежурный смотрел на него, как на спятившего.

– Ты словами можешь сказать, мастер пантомимы?