Дмитрий Яшенин - Мушкетер. Кто Вы, шевалье дАртаньян?

Сжавшись, скукожившись, стараясь уменьшиться в размерах, словно под вражеским огнем, д'Артаньян едва удержался от того, чтобы с головой забиться под стол и там уже переждать вспышку высочайшего гнева.

Ришелье был великолепен в своем неистовстве! Как умалишенный метался он по комнате, осыпая капитана королевских мушкетеров последними словами и угрожая ему всеми муками преисподней! Прошло не меньше пяти минут, прежде чем он выдохся и уселся на место.

— Еретик окаянный! — Кардинал в последний раз приложил кулаком столешницу, смахнув с нее последние шашки.

Потом замолчал и уставился на д'Артаньяна, сосредоточенно обдумывая какую-то мысль. Целую минуту на его лице не отражалось ничего, кроме напряженной работы ума, затем кардинал встал, подошел к стене, возле которой стоял секретер, и, взяв с него серебряный колокольчик, позвонил.

Разведчик наблюдал за ним, тщательно маскируя напряженное внимание и размышляя: не перегнул ли он палку? Мысль назвать Ришелье сумму, значительно превышающую ту, которую потребовал де Тревиль, пришла ему совершенно внезапно. Очередной экспромт в бесконечной череде уловок, из которых состояла его жизнь в течение последнего года. Ну что ж, эта уловка определенно оказалась удачной…

По сигналу переливчатой серебряной мелодии тяжелая портьера, укрывавшая часть стены и наверняка — потайную дверь, не ту, через которую вошел д'Артаньян, колыхнулась, и из-за нее выскользнул лакей. Склонившись перед кардиналом, он выслушал короткое распоряжение и снова растворился в складках ткани.

А Ришелье вернулся к шахматному столику и, усевшись на покинутое было место, улыбнулся.

— Извините меня за эту вспышку, шевалье! Право слово, чертовски трудно держать себя в руках, сталкиваясь с подобным… использованием служебного положения в личных целях! В то время как наш государственный бюджет еще не до конца расплатился по внешним долгам, некоторые безответственные, я бы даже сказал, аполитичные, капитаны королевской гвардии позволяют себе набивать собственную мошну, расходуя государственные средства…

А ты, ваше высокопреосвященство, свой-то бюджет с государственным не путай, подумал д'Артаньян, сочувственно кивая в такт излияниям Ришелье. Что же касается де Тревиля…

Ну это вопрос очень спорный! В общем и целом капитан королевской гвардии — абсолютно пристойный мужик. Слуга королю, отец мушкетерам, любитель хорошенького вина и хороших женщин. Словом, нормальный офицер. В русской армии запросто сошел бы за своего! Ну если бы русский язык знал, разумеется. А что до взяточничества…

Эх, ваше высокопреосвященство! Так и тянет снова, в который уже раз, отослать вас к истории государства Российского! Ежели бы вам, монсеньор, довелось ознакомиться с данной историей, вы бы в два счета перестали причитать о мздоимстве местных чиновников как военного, так и любого другого ведомства! Да какое у вас, во Франции, взяточничество?! Да разве же это — мздоимство?! Да это смех, а не взяточничество! Даже у нас в Вологде бояре и то свою мошну набивают шибче чем у вас, в стольном граде Париже! Про Москву и вовсе думать не хочется…

Д'Артаньян неторопливо тянул свою невеселую думку, продолжая монотонно, словно китайский болванчик, качать головой, делая вид, что внимательно слушает кардинала и глубоко сопереживает плачевному положению с разгулом коррупции в королевстве французском. В принципе это была не самая ненужная ему информация, и, осознавая это, он некоторое время спустя действительно начал прислушиваться к словам Ришелье.

— …Допросится, зараза этакая! Он у меня дождется, подонок, бессрочной командировки в Бастилию! В одиночную камеру! — Его высокопреосвященство, похоже, все никак не мог остыть, отойти от овладевшего им возмущения. — Ладно, шевалье, сейчас не об этом! Вы конечно же нисколько не виноваты в том, что нравы столичной бюрократии настолько испортились! Вы славный молодой человек, чистый и не испорченный еще парижской жизнью. Для меня, шевалье, бесспорно: только чистый и неиспорченный человек, истинно добрый католик может с такой готовностью пойти ко мне на службу осведомителем, — нравоучительно покачав пальцем, изрек Ришелье, обозначив переход от эмоциональной к практической части разговора. — Поскольку информация о происках этого замаскировавшегося еретика и прожженного взяточника де Тревиля, как я уже говорил, для меня гораздо важнее сведений о роте господина Дезессара, я, разумеется, поспособствую вам в… получении лазоревого мушкетерского плаща…

Едва кардинал произнес эти слова, как из-за портьеры, укрывавшей рассекреченную разведчиком секретную дверь, выскользнул уже виденный им лакей. В руках он нес солидных размеров бархатный мешок, который незамедлительно водрузил на столик между Ришелье и д'Артаньяном, сопроводив свое действие низким поклоном. Вслед за этим лакей-низкопоклонник удалился, повинуясь жесту кардинала, а собеседники остались сидеть, глядя друг на друга поверх алого бархата, фривольно развалившегося по столу с тихим, едва слышным металлическим перезвоном.

Выдержав приличную паузу, затем, видимо, чтобы шевалье д'Артаньян успел как следует подогреть свое воображение, сделав правильные выводы из этого перезвона, его высокопреосвященство протянул руку и, накрутив золотой шнурок, стягивавший горловину мешка, на указательный палец, плавным движением потянул его вверх. Форма при этом приняла вертикальное положение, а содержимое опять негромко звякнуло, пуще прежнего распаляя фантазию псевдогасконца.

— Итак, шевалье, — наконец-то разрушил затянувшееся сверх меры молчание кардинал, — здесь три с половиной тысячи экю. — С этими словами он щелкнул по мешку, а после ответил на вопрос, обозначенный удивленным взглядом лазутчика: — Да-да, сударь! Именно три с половиной! Вы получите еще немало доказательств того, что кардинал Ришелье не скупится, оплачивая преданность своих людей. Это лишь первое. Отнимите от этой суммы столько, сколько вы должны передать этому гнусному вымогателю в лазоревом плаще, а остальное оставьте себе. На жизнь и… накладные расходы, связанные с отправлением вашей новой должности.

Д'Артаньян произвел в уме необходимые расчеты, прилежно вычтя из трех с половиной тысяч три и получил в остатке… тысячу семьсот экю. Такая арифметика показалась разведчику в высшей степени привлекательной! Какой, однако, щедрый барин этот Ришелье, подумал он, поглаживая алый бархат вместительного кошеля. Даже как-то неловко обманывать его, с ненатуральным, ханжеским раскаянием вздохнул про себя псевдогасконец. Не будь он сановником вражеской державы, вполне мог бы стать достойным наставником и руководителем для перспективного молодого специалиста вроде меня, пожалел д'Артаньян напоследок и переключился на более насущные темы.