Дмитрий Яшенин - Мушкетер. Кто Вы, шевалье дАртаньян?

— Существует.

— Но ведь всегда считалось, что за Польшей находится Балтийское море, за ним — Великий океан, а за океаном — Индия! — воскликнул Шурик.

— Точно, — кивнул Игнатий Корнеич. — До некоторых пор именно так все мы и думали. В том числе и я. Однако, по последним разведданным, все это полная ерунда.

— О как! — поразился Данила Петрович. — А где ж тогда Индия?!

— Да бог ее знает! На этот счет достоверных разведданных пока что нет, — пожал плечами купец. — По крайней мере, у нас точно нет.

— А за Польшей, выходит, действительно Франция располагается? — поинтересовался Шурик, менее воеводы озабоченный местоположением Индии.

— Именно так, — подтвердил Афанасий Максимыч. — Франция, а также много чего другого, столь же нелицеприятного.

— Так надо же об этом народу сообщить! — воскликнул Данила Петрович.

— Не надо! — Боярин строго покачал головой. — Чем меньше народ знает, тем крепче он спит. Я вот, Данила Петрович, всякий сон растерял, с того дня как про Францию эту зловредную узнал! А народ должен спать очень хорошо, иначе как он работать станет?! А если народ плохо работать станет, откуда тогда у государства доход и прибыль появятся? Отсюда вывод: чем меньше народ знает, тем для государства лучше!

— Ввиду этого, — прибавил Игнатий Корнеич, — предупреждаю вас обоих: все, что вы узнали и еще узнаете, начиная с этой ночи, — государственная тайна. За ее разглашение — плаха и топор!

Шурик покачал головой, чувствуя, как мир, тот мир, который он знал прежде, переворачивается прямо на его глазах. До сих пор он воспринимал россказни Старого Маркиза про Францию как выдумку, сказку вроде Берендеева царства бабки Марфы, где она якобы собирает свои целебные травы и куда якобы она одна со всей Вологды дорогу знает. Ну хотелось старому человеку, оказавшемуся на чужбине, помечтать о своей далекой родине, приукрасив ее, родину эту, до невозможности! Ну что ж теперь, казнить его, что ли, за это?! А оно звон как повернулось…

— А драконы во Франции есть? — На его языке вертелись сотни других, более насущных вопросов, но дурацкое детское любопытство со свойственной ему, любопытству, энергией вырвалось вперед.

— Драконы? — переспросил Игнатий Корнеич, озадаченно покачав головой. — Да нет, лично я драконов во Франции не видал.

— А вы сами были во Франции?! — удивился Шурик.

Удивился и даже не понял, чему, собственно, он удивился.

— А то как же! — Игнатий Корнеич снисходительно улыбнулся наивности отрока. — Месяц, как вернулся.

— И что?! — Данила Петрович и Шурик подались вперед, во все глаза глядя на купца. — Узнали, чего ради эти ироды на нас покуситься решили?!

— Эк у вас все просто-то! — развел тот руками. — Да если бы это так элементарно было, стоило ли тогда вас в Москву тащить и весь этот огород городить?!

— Если бы каждый приезжий мог бы вот так легко, походя, вызнать все тайны государственные, ни одно государство вовсе не могло бы существовать, — согласился Афанасий Максимыч. — Тайны, они потому тайнами и называются, что их шибко крепко таят ото всех людей: и от своих, и тем паче от пришлых!

— Так что же нам теперь делать-то?! — воскликнул Данила Петрович, в сердцах хватив кулаком по столу.

— О том и думаем: что же нам теперь делать-то? — Боярин невесело усмехнулся.

Воевода покачал головой, потом плеснул в свою стопку водки, опростал ее, ни на кого не глядя, и, отдышавшись, сказал боярину:

— Афанасий Максимыч, а не напрасно ли мы весь этот переполох учудили? Ну на чем они основаны, подозрения-то ваши… наши то есть?! На бреднях этой вот… бесноватой?! — Он мотнул головой в направлении кельи, где осталась на попечении игуменьи одержимая Фекла. — Да мало ли что она несет! Мало ли что ей, бесноватой, в голову взбредет! Слова-то какие чудные да нерусские изрекает! Оперативно-тактические группировки! Каббала, да и только!

— Каббала, — согласился боярин. — А вопрос ты, Данила Петрович, правильный задал. Хороший вопрос задал. Мы ведь тоже не сразу вот так ей поверили. Ой не сразу! Думали, сомневались, а потом… — Боярин помешкал чуток и продолжил: — А потом решили к другим ведуньям да ведунам обратиться. И к тем, кто на гуще кофейной гадает, обращались, и у тех, кто по звездам небесным будущее предсказывает, спрашивали. И у наших, христианских, ясновидцев спрашивали, и в низовья Волги-матушки к мудрецам магометанским ходили. И на север, в леса архангельские, ходили, и на восток, в горы уральские, свой взгляд обращали…

— Ух ты! — не смог сдержаться Шурик.

Воевода строго одернул его и спросил:

— И что же, Афанасий Максимыч? Что в итоге?

— В итоге все плохо! Вот что в итоге. Не все купно, единогласно, так сказать, предсказание Феклы подтвердили, да оно, согласись, даже и удивительно было бы, случись такое, но по большей части гадалы да гадалки наши опасения не опровергли, а вовсе даже наоборот. Вот так вот, Данила Петрович.

— Будет нашествие? — севшим вдруг голосом спросил воевода.

— Будет! Из десяти провидцев девять прямо или косвенно указали на Францию, будь она неладна.

— Девять из десяти! — потрясенно повторил воевода, а после вскинулся, словно молнией пораженный новой мыслью: — Но когда?! Когда, Афанасий Максимыч? Время-то они какое указали? Хоть купно, хоть порознь?

— В том-то и беда, что времени-то они как раз точного и не указали. — Боярин вздохнул. — Это у них, прорицателей, в порядке вещей считается! — сказал, словно сплюнул, он. — Ужасами вас запугаем, пророчествами жуткими в пучину отчаяния ввергнем, предсказаниями туманными голову заморочим, но вот дня, когда все эти прелести на голову вашу замороченную обрушатся, нипочем не назовем! Так что, может быть, и прямо завтра это случится… — закончил он почти шепотом.

Данила Петрович облизнул пересохшие губы и, помянув Богородицу, опять потянулся за штофом. Подняв его со стола и встряхнув, воевода убедился, что штоф пуст, поставил его на место и уставился на пустую емкость с видом совершеннейшего отчаяния и безнадеги.

— Так что же это получается? — тихо, будто бы у себя самого, вопросил он. — Получается — нет нам никакого спасения? Получается — по новой круговерть кровавая на земле Русской завертится? Получается — от одной беды оправиться не успели, как другая тут же на порог просится? Получается — нет нам спасения? — повторил он.

Ему никто не ответил. В палате царила мертвая тишина, и только в углу, перед образами, тихонько потрескивала лучина.

— Спасение есть, — проговорил Игнатий Корнеич, выждав немного, и воевода вскинул поникшую свою голову. — Спасение есть, — убежденно повторил купец. — Наше спасение заключается в том, чтобы заблаговременно узнать о французском вторжении и приготовить достойный отпор супостатам. Видение, посланное Господом одержимой Фекле, — уже большое подспорье и помощь нам в этом деле. Теперь мы по меньшей мере знаем о том, что Париж злоумышляет против России. Знаем и… на основании этого можем действовать дальше.