Дмитрий Яшенин - Мушкетер. Кто Вы, шевалье дАртаньян?

Лошадиное ржание и привычную его слуху перебранку ополченцев Шурик услыхал еще до поворота.

Обогнув его, он тут же увидел темную колышущуюся массу людей, лишь немногие из которых были верхами, а в большинстве своем стояли на опушке просеки, устало опершись на рукояти пик и бердышей.

Попавшись на глаза ополченцам, Шурик тут же был схвачен, признан за своего и отпущен на волю. Однако воля — последнее, что интересовало его в данный момент. Первым делом ему был нужен воевода Данила Петрович. Он заметался, не зная куда броситься, к кому обратиться, и тут…

— Шурка! — Сильная, с колыбели привычная рука сгребла его за шиворот и выдернула из толпы. — Ты чего тут делаешь, сучий сын?!

Оказавшись прямо перед лицом родителя, Шурик в первое мгновение не узнал его. Тулуп отца, опрятный и чистый несколько часов назад, равно как и вся остальная одежда, потемнел, истрепался, а в одном месте оказался даже распорот до меха крепким вражеским ударом. Шапка, помятая в рукопашной схватке, была сбита набекрень, а из-под нее выбивался длинный непокорный черно-белый чуб. Или бело-черный? Шурик с трепетом смотрел на седые батькины волосы, на его осунувшееся, почерневшее лицо с углубившимися вдруг оврагами морщин, на одежду, выпачканную его (его ли только?) кровью, и ощущал слабость, стекающую в колени.

— Ты чего тут делаешь, сучий сын?! — снова рявкнул Чучнев-старший, возвращая ему чувство реальности. — Тебе где велено было?!

— Там… — пискнул Шурик, указывая рукой за спину и лихорадочно соображая, сколько времени ему отпущено, покуда отец не перешел от слов к делу.

— Чего там?! — встряхнул его отец, подгоняя.

Шурик не сомневался: кабы не обстановка, менее всего располагающая к выяснению семейных отношений, батька уже сто раз всыпал бы ему ремня или как минимум отвесил звонкую затрещину тяжелой рукой молотобойца.

— Там след! — страшным шепотом сообщил Шурик.

— Какой еще след?

— Лошадиный. С кровью! — выпалил Шурик.

— С какой еще кровью?

Отец подозрительно нахмурился, однако Данила Петрович властно оттеснил его плечом и, нагнувшись к парню, спросил:

— Далеко этот след будет?

— С полверсты, — ответил Шурик, благоговейно глядя на молодого воеводу, по левой щеке которого змеился уродливый длинный шрам.

Тот распрямился и обвел тревожным взглядом свое присмиревшее войско, состоявшее частью из служилых людей, частью из ополченцев вроде Шуркиного отца, кузнеца Мефодия, первого его конкурента и товарища, плотника Никифора из Ивановой слободы и многих других.

— Неужто утек кто из шляхтичей? — раздался голос за спиной Шурика.

— Да вроде не должны были! — хором возразили ему. — Обложили-то мы их крепко! На совесть обложили!

— Ну стало быть, неважная у вас совесть! — Данила Петрович мрачно усмехнулся, пресекая дебаты.

Как и все прочие, Шурик не отрываясь смотрел на него, понимая, чья рука сейчас владыка и за кем останется последнее слово.

— Куда след ведет? — спросил воевода у Шурика.

— Туда, к озеру.

— А что там? — поинтересовался боярин.

В ответ Шурик лишь пожал плечами, не имея ни малейшего представления о том, куда выводит тропинка, на которой он заметил кровавый след.

— Избушка там, — ответил кто-то из местных ополченцев. — Избушка махонькая да сараюшка с баней при ней. Там летом рыбаки, что на промысел приходят, ютятся.

— Избушка, говоришь… — Воевода нахмурился.

Шурик смотрел на этого молодого, по всему видать, вчера только начавшего бриться парня с обожанием и немым восторгом. Ведь боярин, поставленный во главе вологодского отряда волею провидения, старше его самого лет на… пятнадцать! И уже — воевода! Лидер, вожак, командир, надежда этих матерых, бородатых мужиков, обступивших его со всех сторон в ожидании решения.

— Значит, упустили мы кого-то из шляхтичей, — вымолвил наконец командир. — Утек кто-то из них.

Ополченцы, окружавшие его, разразились бранью и возгласами удивления, усердно пытаясь спихнуть вину со своей головы на соседскую, однако воевода вновь оборвал дискуссию:

— После разбираться будем, чей промах. Сейчас беглеца нужно спеленать! Нельзя чтобы хоть одна шавка из этой своры улизнула.

— Раненому далече не уйти, — сказал один из служилых, выделявшиися покалеченной рукой, висевшей на перевязи.

— Раненый раненому рознь, — тут же возразили ему.

— По коням! — гаркнул Данила Петрович, взлетая в седло подведенного ему жеребца.

Конные ратники поспешили исполнить приказ, а сам воевода нагнулся вдруг к Шурику, о котором в суматохе как-то подзабыли, и, протянув ему руку, велел:

— Давай сюда!

Ухватившись за его крепкую ладонь, Шурик, не помня себя от счастья, птичкой взлетел и, оказавшись верхом впереди седла, вцепился в конскую гриву. Данила Петрович дал жеребцу шпоры, и тот, недовольно потряхивая головой, двинулся вперед, вспахивая снег усилием могучих ног. Остальные воины, кто пешим, кто конным, двинулись за ними.

— Дорогу смотри, — строго приказал воевода.

Шурик кивнул, хотя и без того до боли в глазах всматривался в опушку ельника, вдоль которой бежал полчаса назад. Над лесом разгоралась ранняя, смертельно-красная заря…

Свой ориентир — могучую, неохватную ель, рухнувшую под гнетом своих лет и снега, осевшего на ее широченных лапах, — он приметил издалека и, обернувшись к воеводе, прошептал:

— Данила Петрович! Там!

— За деревом?

— Да! Там, за деревом, тропка начинается! — кивнул Шурик, ощущая острый зуд под коленями и непреодолимое желание, соскочивши наземь, развязать штаны где-нибудь в сторонке и слить избыток эмоций. — Отсюда не видать, след дальше начинается, в чаще, за деревьями, — сказал он, совладав с собой.

Боярин кивнул и, тронув поводья, повернул коня на тропинку, действительно обозначившуюся за поваленной елью. Растягиваясь, отряд вступил под своды сумрачной чащобы.

— Внимательнее по сторонам! — распорядился воевода. — Не попасть бы в капкан…

— Со шляхтичей станется, — согласился кто-то позади.

Отряд насторожился, подобрался и продолжал двигаться вперед, ощетинившись стальными шипами сабель и бердышей, а также малочисленными стволами фузей.

Однако никакого капкана в итоге на пути не встретилось, а вот кровавый след, запримеченный Шуриком ранее, никуда не делся.

— Вот же он, Данила Петрович!

— Вижу, малый, вижу. — Воевода одобрительно похлопал его по спине, всматриваясь наравне с остальными в отпечатки лошадиных копыт, густо окропленные красным… — Из лесу вывернул, гаденыш, — констатировал он наконец.

— Стало быть, чащей он, паскуда, от монастыря-то и утек! — высказал кто-то предположение, имевшее теперь второстепенное значение.