Руслан Белов - Муха в розовом алмазе

– Тогда и в самом деле получается, что в штольне еще кто-то кроме нас есть? – опустив пистолет, посмотрела на меня Анастасия.

– Я в этом не сомневаюсь, – ответил Веретенников, взваливая Кучкина мне на спину.

В кают-компании, я уложил раненого на помост, присел рядом и вздохнул:

– Тринадцать человек на сундук мертвеца. И не одной, черт побери, бутылки рома.

– Было тринадцать, осталось девять целых девяносто девять десятых, – вздохнул Сашка, ощупывая свою раненую ногу.

Я улыбнулся:

– Ты вычел из тринадцати Полковника с Баклажаном, Гюльчехру и свой член?

– Член? – заволновался Сашка, ощупывая соответствующее место.

– Я аптека пошел принесу, – сказал на это Али-Бабай, усмехнувшись. И ушел с женами к себе. Через десять минут он вернулся с аптечкой, а еще через пятнадцать Кучкин был весь обклеен пластырями, обколот антитоксином, обезболивающими и укрепляющими средствами.

Полюбовавшись своим творчеством, араб отправился к себе, пообещав вернуться через час.

– Все-таки мне кажется, что это он мину установил, – сказал Кучкин, как только звуки шагов подземного араба стихли. – Просто торопился при установке, вот она и не сработала в полную силу.

– Конечно он, – согласился Веретенников. – Вы заметили, что раньше красноглазый с женами всегда шел впереди нас, а сегодня в арьергарде пристроился?

Проговорив это, он посмотрел на меня победителем. Я, озадаченный весомостью его довода, задумался и Кучкин начал ковать железо, пока горячо:

– Пока Али-Бабая нет, давайте решим, что с ним делать.

– А что тут решать? Забьем ночью дверь гарема гвоздями и все дела, – предложил Веретенников, зевая. – Я где-то видел ящик с сотками.

– Нет, – покачал головой Кучкин. – Половинчатые меры ведут к половинчатым результатам. Как только он вернется, я его пристрелю. Вы как хотите, а я предпочитаю спать спокойно. Особенно в ночь перед долгожданным освобождением.

– А откуда у тебя пистолет? – удивился я.

– Анастасия дала! – выцедил Сашка, с вызовом на меня глядя.

Смерив изумленным взглядом непроницаемую Синичкину, я улегся на помост и задумался:

"Понятно, что Кучкин просто метит на место главного злодея нашего подземелья. Убив подземного араба, он получит такое желаемое им "моральное" преимущество и сможет претендовать на роль главаря нашей бригады, точнее шайки. Веретенников уже держит его сторону, Синичкина, вроде, тоже не против того, чтобы он заказывал музыку, второй свой пистолет отдала... До выхода на поверхность осталось всего ничего, может так случится, что совсем ничего – пробить кварцевую пробку, ну, еще метр рыхлятины преодолеть. Работы, в общем-то, и нет, рабочие руки теперь особо не нужны. И сегодня же Кучкин убьет Али-Бабая и заставит его жен работать в забое вместо себя. Заставит... Потом с благословения Синичкиной постарается прикончить меня с Валерой. Прикончит и будет вино попивать, ожидая пока к нему жены наследные из забоя не прибегут и не скажут: "Сашенька-бей, выход готова, иди свежий воздух дышать"!

Да, так и будет, если я не предприму контрмер. А Синичкина? Она тоже может что-нибудь выкинуть. Как она изменилась за последнее время! Кошечка превратилась в камышового кота.

Вот, блин, попал в переплет! И ничего не придумаешь... Пистолет, что ли, вынуть и разоружить их? И они вынут, вон, Сашка глаз с меня не сводит. И будем мы, как в дешевых гангстерских фильмах друг друга выцеливать... И самое интересное, что и они все думают точно так же, как и я. И приходят к мысли, что лучше всего пожелать окружающим спокойной ночи несколькими нажатиями курка. Смыться что ли? Спрятаться в дальней рассечке и подождать, пока они прорвутся на волю? Если они, освободившись, даже завалят взрывом гранат древняк, его запросто разобрать можно. Фиг с ними с этими алмазами, выберусь, вернусь к Ольге, баклажаны для души и воспоминаний буду выращивать... Нет, от Синичкиной не убежишь... Она меня на расстоянии чувствует. Под землей найдет. Надо ей что-то от меня. Ведьма... По крайней мере, очень похожа на молодую матереющую ведьмочку...

А Ольга меня к себе не пустит... Совсем мы стали чужими людьми... Ну, женщина! Все из-за нее! Жестокая, целеустремленная и несчастная в этом. Вот ведь прав был старина Юнг – не может стать счастливой женщина, не любившая своего отца!

Воздуха все меньше и меньше. Все подря-я-д зева-а-ют".

– Ты чего задумался? – вернул меня под землю мелодичный голос Анастасии.

– Да вот думаю, как живот свой уберечь, – честно ответил я, продолжая позевывать. – Какие-то вы не такие... Боюсь я вас. Первый раз без Баламута и Бельмондо на дело вышел и – боюсь. Цели у вас дурацкие, не человеческие... А мои друзья – люди... Вот если бы они вместо вас здесь были! Мы бы жизнью наслаждались, пока вино не кончилось, а женщины не отяжелели (последнее я для ушей Синичкиной сказал: хоть и ведьма она, но сразу видно – о ребеночке мечтает), а потом походили бы чуток, туда-сюда, руки за спину заложив, напрягли бы извилины и нашли бы дорожку наверх, то есть к ближайшему магазину... И со всеми бы в мире жили: и с Али-Бабаем, и даже с тобой Кучкин...

– Да брось ты! – мелко рассмеялся Кучкин, потрагивая указательным пальцем ранку на правой скуле. – Развел философию из-за какого-то засранца-иностранца. Мы же друзья с тобой давние... А этих розовых стекляшек на всех хватит.

– Ну-ну, – вздохнул я, решая, что делать.

А когда решил, что пусть Бог решает, а мне неплохо бы и подкрепиться, где-то в глубине штрека бухнул обвал. Не знаю, что нас подтолкнуло, но мы с Анастасией вытащили пистолеты и бросились на звук, напрочь забыв о том, что в штольне орудует таинственный минер.

Обвалилась рассечка, расположенная чуть подальше той, в которой мы с Синичкиной провели нашу первую ночь (ночь?). Эта выработка также была забрана дверью. Открыв ее, я увидел ужасное зрелище, вдвойне ужасное в желтом свету серебряной "летучей мыши", испуганно прижавшейся к правой стене выработки. Рассечка, видимо, представляла собой филиал (или запасной аэродром) гарема Али-Бабая. В ней не было полатей; кошмы, покрытые цветастыми ватными одеялами, лежали прямо на полу и на этих одеялах громоздились упавшие с кровли глыбы или "чемоданы", как их называют горняки. Из-под ближайшей глыбы, тонны в полторы весом, если не больше, торчали четыре ноги: между двумя женскими, обнаженными, разведенными в стороны (ступни пятками вниз), располагались две мужские в приспущенных брюках, мягких кожаных сапогах и остроносых калошах (пятками вверх).

Это было ужасное зрелище. Я стоял, пытаясь сдержать нервную дрожь в руках, стоял и смотрел, как одеяло постепенно пропитывается черной кровью, кровью сочащейся из-под глыбы, я стоял, а огонек в "летучей мыши" метался, метался, не в силах, наверное, смириться с жуткой кончиной верного хозяина...