Руслан Белов - Муха в розовом алмазе

– Прекрасная смерть! На бабе умер, об этом можно только мечтать! – попытался шутить подковылявший Кучкин.

Я смолчал, а он, обращаясь к застывшей рядом Анастасии (белая вся, губы трясутся, нет, это не ведьма, обычная женщина!), сказал:

– Если позволите, мадам, я тут немножко помародерствую.

И, не дождавшись реакции, подошел к месту трагедии и принялся стягивать сапог с правой ноги Али-Бабая. Но не преуспел в этом – нога оторвалась от раздавленного торса, и Сашка чуть было не опрокинулся на меня. Высказавшись по этому поводу ("твою мать!"), он потер больную ступню, осторожно уселся на пол, положил трофейную конечность на колени и поискал что-то под голенищем сапога. Оказалось – нож араба, прекрасный нож ручной работы с ручкой слоновой кости, инкрустированной золотом и серебром. Три года назад я несколько раз видел этот великолепный нож, подарок Саддама Хусейна, в руках Али-Бабая и столько же раз завидовал ему – такой он был красивый и в руки просился.

Едва сдержавшись от высказывания претензий на Сашкину добычу, я вывел Анастасию из рассечки. Следом за нами, постанывая от боли в ноге, вышел Кучкин. Метров через пять нам встретилась Мухтар (мне уже удавалось отличать жен Али-Бабая друг от друга по росту, а также по неуловимым деталям покроя их строгой фундаменталистской одежды).

– Гульчатай, покажи личико! – заржал довольный Кучкин. – С освобождением вас! Муженек твой, того, на небо улетел, на Зухре улетел, так что милости просим к нашему огоньку.

Мухтар, ничего не ответив, обошла нас стороной и продолжила свой путь к месту гибели супруга.

– Вернись, с дитем приму! – закричал ей вслед Сашка.

Чертыхнувшись, я пошел вслед за вдовой, и вдвоем мы завалили ноги Зухры и Али-Бабая камнями. На обратном пути мою голову сверлила мысль: откуда Кучкин мог знать, что погибла именно Зухра?

– Тринадцать человек на сундук мертвеца, – сказал я, забравшись в кают-компании на помост.

– Было тринадцать, осталось восемь, – с удовлетворением сказал Кучкин, устраиваясь рядом со мной. – Ты помнишь этот фильм... Ну, то ли "Десять негритят", то ли "Тринадцать негритят" назывался?

– Ну, помню... – ответил я, увлеченно ввинчивая штопор в пробку бутылки красного портвейна.

– Так там женщина всех убивала. Милая симпатичная женщина... Девушка, можно сказать. Очень похожая на твою Синичкину (Анастасия ушла в гарем на экскурсию и не могла слышать его слов)...

– Чепуха! – поморщился я, тужась вытащить пробку. – Он не могла убить ни Полковника, ни Баклажана... Мы все время были вместе. Ну, почти все время.

– Да, не могла убить, – согласился Сашка. – Но не все еще потеряно: нас еще восемь человек осталось, из них пять женщин. А женщины с особым удовольствием убивают женщин... Особенно красивых...

– А ты откуда знаешь, что красивых? И вообще, как ты по ногам определил, что это Зухру придавило?

– Мухтар рассказывала. Говорила, что на лодыжке, мм... левого, ближе к коленке, у Зухры красуется небольшое родимое пятно в форме небольшой бабочки. От которого Али-Бабай был без ума и без памяти. Ты должен был его заметить.

– Пинкертон... – проговорил я, припоминая ноги женщины погибшей в рассечке. Действительно, нечто подобное на лодыжке у нее было.

Кучкин хмыкнул и, приняв серьезный вид, заговорил доверительно:

– В общем, давай, последим за Синичкиной в четыре глаза. Ты меня знаешь, я тебя знаю, а она кто? Без году неделю с ней знаком... Трахнул пару раз – и уже доверенное лицо. Странный она человек, согласись. Про алмазы знает, про древняк знает, сама невольницей себя называет, – я вскинул бровь, – а ведет себя как царица... А если бы ты видел, как она с "макаром" управляется – как ковбой заядлый со "смит-вессоном".

– А ты откуда все это знаешь? – дал я выход своему удивлению.

– Наблюдательный я. Папаня учил. Налей и мне, что жмешься? Красное вино, говорят, все раны заживляет.

Я налил.

– Ну, если ты такой наблюдательный, скажи мне, где сейчас Валера Веретенников?

– Он в пищеблоке с одной из вдовушек Али-Бабая ужин готовит, – хитро посмотрел на меня Кучкин. – У них, понимаешь, взаимная симпатия полчаса назад начала наклевываться.

– Полчаса назад?

– Ну, не полчаса назад, это я пошутил, – засмеялся Сашка. – Они в паре с Лейлой в забое работали, вот и сплотились. Чуть ли не буквально.

– Ну, ты даешь! Родимые пятна знаешь, имена...

– Ага, все знаю! – захвастался охмелевший Сашка. – Гюльчехра, приснопамятная, у бабая старшей женой была. Зухра приснопамятная числилась любимой, Мухтар – на музыкальных инструментах до сих пор играет и танцует, Ниссо с ударением на "о" – старпом, то есть старшая помощница, Лейла – по стихам специалистка, по ночам ему Хафиза читала, а младшенькая Камилла, точнее, Камиля с удареним на "я", просто так, для духовности души содержалась. Он и не спал с ней практически.

– Ну, ты даешь, Шерлок Холмс! А кто Баклажана кончил, знаешь? И вообще, откуда у него такая кличка?

– Интересный вопрос. Рассказывал он мне про свою кликуху. В первую ночь здесь, на Кумархе. Она по фамилии Баклажанов образовалась, фамилии, даденой в детдоме, даденой, потому, что и в детстве его морда личности от злости и гнева фиолетовой становилась. А настоящая фамилия у него, ты не поверишь, Юденич. Когда в школе поход его однофамильца на Петроград проходили, учительница истории по секрету сказала ученикам, что этот беляк весьма доблестно воевал в Первую мировую в Закавказье и Турции. А потом, уже в наше время, в девяностых годах, наш Баклажан-джан узнал, что если бы не Великая Октябрьская революция, то генерал Юденич купал бы своих коней в Индийском океане. После Средиземного моря. Вместо того чтобы умереть в безвестности где-то в Финляндии. Этот факт истории так нашего Баклажана поразил, что он достал фотографию генерала. И поразился еще больше – до того генерал был на простого мужика похож. Хоть и с бакенбардами и бородой. А потом прочитал про него кое-что. Как он Гражданскую без охотки и бесцветно со своими, хоть и красными, воевал. И задумался. Скобелев над Дарданеллами стоял, Юденич мог к южным морям выйти. И ничего от них, а потом и от империи, не осталось. Почему не осталось? Потому, что не дошли до конца. А почему до конца не дошли? И вообще, что такое конец? Что такое великое? Эти вопросы нашего Баклажана здорово смутили... Задумался он над смыслом жизни и смерти. И через эту задумчивость попал в секту Михаила Иосифовича. А тот ему все быстро объяснил. Что в этом текущем человечестве смысла вообще нету. И поэтому надо сделать из него другое, окончательное человечество, с нетленным смыслом и значением... И тогда каждый человек поймет свой путь и будет его проходить с ежедневным удивлением и вкусом...