Руслан Белов - Муха в розовом алмазе

Били Баклажана серьезно. Пока он не превратился в Черного, то есть в вашего покорного слугу, и не свалил Баламута ударом левой в лоб, а Бельмондо – ногой в пах.

– Это совсем другое дело! – похвалил меня Борис, отползая от бомбы подальше. А Баламут ничего не сказал – он отдыхал в беспамятстве.

– Пошли, что ли, отсюда? – предложил я, как только его глаза распахнулись.

– Подожди... Еще не налюбовался, – простонал Николай то ли в экстазе, то ли от звона в голове. – Оттащи, пожалуйста, меня к стенке. И прислони.

Я прислонил и опустился на пол рядом. Бельмондо пристроился с другой стороны. Мы сидели как три витязя на распутье. Модулированное проникающее излучение доносило до нас истину.

– Красиво, – сказал Борис, любуясь бомбой сквозь прикрытые веки. – Мне так ее не хватало.

Баламут тоже хотел что-то сказать, но не смог – слова не подбирались.

– Ради этого стоит жить... – подсказал ему я.

– Да... – ответил он, не сводя глаз с алмаза, в котором бычилась муха. – И что мы раньше дурака валяли?

– Но ведь это наваждение, гипноз... – сказал я, чтобы испытывать чувства друзей.

– В жизни – все гипноз и наваждение, – выложил Баламут предугаданный мною ответ. – А это – самое действенное. Ты больше не будешь на нее бросаться?

– Нет, не буду. Пойдемте, наверх, в комнату отдыха. Здесь нельзя долго находится.

– Пошли, – сказал Баламут, поднимаясь на ноги. – Что-то пить совсем не хочется.

Задумчиво сказал.

– Это бомба действует, – улыбнулся я просветленно. – Стоит над душой. Как совесть.

– А как насчет женщин? – спросил Бельмондо. Рука его потянулась к ноющей после драки промежности, но тут же отдернулась.

Не подобает в святилище тестировать половые органы.

– Женщины в "Хрупкой Вечности" одобряются, – успокоил его я. – Тем более, что под сенью Бомбы они становятся земными богинями, красивыми изнутри и возвышенными. Я удивляюсь, куда их приземленность вкупе с практичностью девается...

Баламут посмотрел на Бомбу влажными от нахлынувших чувств глазами и сказал: "А пить совсем не хочется" уже утвердительно и, потрогав шишку на лбу, пошел из святилища. Оглядываясь.

Через несколько минут мы сидели в кабинете главы "Хрупкой Вечности", то есть в моем кабинете. Из членов политсовета присутствовал один Гогохия (Красавкин занимался насущными проблемами в Мосводоканале).

Кабинет весьма располагал к обсуждению вечных проблем. Тому способствовали темные идиллистические картины на стенах, ласковые ковры под ногами, мягкие кресла, жаждущие общения, старинные книжные шкафы. Настрой на плодотворную беседу едва не смяли две женщины. Они, одетые в струящиеся свободные одежды, принесли подносы с кофейными приборами, бисквитами и сладостями.

Женщины были невиданными. Нет, их, наверное, нельзя было назвать красавицами, но их глаза... Чистые, открытые каждому движению наших душ. Но их существа... Раскованные, нелишние, пропитанные доброй энергией. Они так ставили чашечки, так разливали напиток, так вглядывались в наши лица... Доверчиво и порождая доверчивость... Вот вы способны окрылено взглянуть в глаза незнакомому человеку? Вы способны наливать кофе, подслащивая его человеческой радостью? Вы способны затворить за собою дверь, оставив за нею частичку своего тепла и участия? Конечно, способны. Иногда. В настроении. Среди людей, близких сердцу. А у женщин "Хрупкой вечности" все это было в крови. Они делали так всегда.

"Неужели они никогда не страдают?" – подумал Бельмондо, глядя им вслед (одна обернулась, вся в ауре оживленной сопричастности). И тут же ответил: "Страдают те, которых не понимают и не любят или те, кто сам себя не понимает и не любит". И сам же себе возразил: "Но ведь нельзя быть счастливым всегда, счастье – величина дискретная?

– У нас все счастливые, – ответил ему Гогохия. – Бомба с алмазами впитывает все наше горе, и мы всех прощаем. А кто прощает – тот счастлив. Тем, что уменьшил количество зла, тем, что прервал его цепочку в себе.

– А как же Полковник с Баклажаном? – спросил его Черный. – Они ведь были злыми людьми?

– Они мужественно использовали свое зло во имя светлого будущего. В обычной жизни Полковник подбирал бездомных кошек, а Иннокентий Александрович подкармливал алкоголиков на Ярославском вокзале.

Возникла пауза. Минута молчания.

– А не приступить ли нам к обсуждению наших планов? – первым подал голос Бельмондо, никогда не любивший ни кошек (в том числе и женского рода), ни битых вокзальных алкоголиков.

И мы приступили. За полчаса были решены все стратегические задачи. Бельмондо взял себе западное направление, Баламут – восточное. На меня была возложена координация действий, а также руководство Московским филиалом.

После обеда я решил погадать на ближайшее оперативное будущее. При помощи алмазов. Сам, без смены имени и тем более побоев. Имя на "А", побои – это все не для мужчин. Это штучки для впечатлительных женщин.

Получилось. Что-то получилось. Типа того, что с Приморьем и Японией все хорошо будет, а вот в Гренландию лучше не лезть. Холодно. И бомба водородная. А плутоний для Нью-Йорка лучше купить у Грибальского Льва Борисовича, проживающего по адресу проспект Вернадского, д. 123, кв. 166, телефон 761-46-41 [45], сказать, что от Михаила Иосифовича Бомштейна.

– Пятнадцать минут на метро, – сказал Бельмондо с ноткой разочарования в голосе. – А мне так хотелось в Гренландию. Зеленая страна, голубые льды, романтика...

Через неделю Николай с группой преданных людей отправился в Приморье. Откапывать бомбу. Еще через две недели Москву покинул Бельмондо. С практически готовой бомбой. В Нью-Йорк он собирался ее везти из Архангельска на специально приобретенном для этого судне.

Баламут довольно быстро обнаружил потерянную в тайге бомбу и с помощью приморских аумовцев перевез ее на рыболовном судне в Иокогаму (это в Токийском заливе).

С алмазами в кармане все дела решались просто, Коля это сразу понял. Еще в тайге, когда с матерком вытаскивали из земли бомбу, появился настырный таежник. Увидел бомбу, сразу за карабин схватился, арестовывать начал. А Коля показал ему розовый алмаз. Потом второй, третий. После появления на свет четвертого, в пятьдесят карат, таежник стал совсем другим человеком. И говорить ему ничего уже было не надо – сам все понял. От земли до неба и от Токио до Нью-Йорка. Все понял и по ходу событий на нужных людей вывел. Таких, что на территории России алмазы всего еще раз пришлось показывать. Одному большому таможеннику. Чуть не завалились на нем, так он впечатлился. Внимание начал излишнее привлекать, своих подчиненных экзальтированно агитировать за "Хрупкую вечность". Насилу его Николай пустил в нужное русло. Пообещал филиал во Владивостоке. Если сможет себя в руки взять.