Руслан Белов - Муха в розовом алмазе

– Да, мы тут как раз соображали, где открыть первый из них – в Тегеране, Багдаде, Тель-Авиве или Каире, – вступил в беседу Баламут. – Тебе решать, твой будет филиал.

Веретенников натянуто заулыбался и, немного подумав, сказал:

– В Тель-Авиве нельзя. Арабы обидятся. Я думаю, открывать надо в Иерусалиме... Городе, святом для иудеев, христиан и мусульман.

– Но там стреляют, – покачал головой Баламут. – Там сейчас неспокойно.

– Именно поэтому в Иерусалиме и нужен храм "Хрупкой Вечности", – отпив из баночки, с достоинством ответил Веретенников.

– Да, ты прав, – согласился Чернов и задумался, уставившись на ближайшего бронзового льва. Он заметил, что Валерий затаил зло и потому неискренен: "Понятно, ведь первородный Баклажан именно его назначал преемником. Смеясь, не смеясь – неважно. А он успел лишь к шапочному разбору".

Бельмондо тоже прочувствовал настроение Веретенникова и, когда получилась пауза, взял быка за рога:

– Валерий Анатольевич, а не хотите ли вы взглянуть на московскую бомбу? Мозги она прочищает на все сто процентов. Да и пора нам вплотную взяться за организацию экспедиции за алмазами. Ведь в самое ближайшее время нам понадобится... понадобится... так... Иерусалим, Киншаса, Сидней, Буэнос-Айрес, Мехико... не менее двадцати алмазов.

"Отправить меня хотят подальше! – подумал Веретенников, заметно краснея. – Нет уж, это я вас отправлю!"

И, мигом вылив в себя остатки джин-тоника, сказал, что готов немедленно встретиться с бомбой.

На Арбатской площади Валерий зашел в мобильный туалет, зашел, чтобы проверить свой пистолет. Проверить "Гюрзу" полковника, свою "Гюрзу", которую он успел спрятать при аресте, за которой не поленился после освобождения вернуться на Кумарх, из-за которой поехал в Москву поездом. "Убью всех троих, – проговорил он, пряча оружие за спиной. – Убью, как только введут в дом. Командовать парадом буду я".

По дороге к особняку Михаила Иосифовича он узнал, что персонал московского храма "Хрупкой Вечности" в преддверии открытия значительно сокращен. А храмы в Нью-Йорке и Токио располагаются глубоко под землей и в настоящее время законсервированы до возвращения, соответственно, Бельмондо и Баламута.

– Никто, кроме нас, не знает, где они находятся, – сказал ему Баламут. – И если сейчас на Поварской нас переедет машина, то зарубежные храмы начнут существовать как вещь в себе, а это непорядок...

– Чепуха! С нами ничего не может случиться! – воскликнул на это Чернов. И рассказал, как Баклажан ходил по минному полю.

"Посмотрим, – подумал на это Веретенников. – Через несколько минут посмотрим".

"Он попытается нас убить", – подумал Бельмондо.

"Нам предстоит последнее испытание", – подумал Бельмондо.

"Христос не может утонуть, – подумал Черный.

– Ну, тебя, Валерий, на ... – сказал Бельмондо останавливаясь. Среди друзей он числился самым благоразумным. – Мы все знаем, что ты собираешься нас прикончить сразу после того, как очутишься в храме. Пошло это и по-нехорошему прямолинейно...

Веретенников застыл. Бельмондо кисло смотрел на него. Чернов и Баламут топтались сзади.

– Не надо стрельбы на улице, умоляю, – морща лицо, положил Баламут руку на плечо Веретенникова. – Люди нас не поймут. Мышиная возня в такие знаменательные дни...

– Вон столики стоят, – сказал Черный. – Пошлите, посидим, обсудим статус. Только пистолетик-то отдай на хранение.

– Не отдам, – выцедил Веретенников, направляясь к столикам уличного кафе.

Через десять минут все сидели в пластиковой палатке за красным пластиковым столом. Перед Веретенниковым стояла пол-литровая банка джин-тоника, Чернов заказал себе безалкогольного пива, а Баламут и с Бельмондо – по бутылочке кока-колы.

Отпив полбанки в один присест, Валерий заговорил.

– Баклажан назначил меня преемником главы "Хрупкой Вечности". И поэтому все вы являетесь узурпаторами. Предлагаю вам в суточный срок официально сдать мне все свои полномочия и дела...

– Ты это серьезно? – скривился Чернов. – А булгунняхов с хасыреями ты не хочешь?

– Не хочу, – ответил Веретенников высокомерно.

– Дык через неделю презентация в трех столицах... Стоит ли пороть горячку в такое ответственное время, – попытался урезонить его Баламут. – Облажаемся ведь под фанфары.

– Я переношу презентацию на 31-е декабря, – чванливо ответил Веретенников. – О начале новой эпохи граждане планеты узнают из новогодних поздравлений своих президентов.

– Здорово придумано, – похвалил его Чернов. – Мы до этого не додумались.

– Вы до много не додумались, – сказал Веретенников и, допив джин-тоник, приказал:

– Ведите меня в храм. Я хочу видеть бомбу.

– Никуда мы не пойдем, – покачал головой Баламут. – Мы еще ничего не решили.

– Да, не решили, – виновато улыбаясь, согласился с ним Бельмондо.

– Ясно одно: нас слишком много, – вперился Чернов в выцветшие глаза Валерия. Вперился, вспомнив недавние события, в которых тоже было слишком много лишних.

Веретенников прочитал мысли бывшего друга.

– Ты предлагаешь дуэль? – проговорил он. Предвкушение матча-реванша с Черным заставило его сердце биться чаще.

– Боливар не вынесет четверых, – улыбнулся Чернов.

– Я по очереди против вас всех?

– Нет, господин д`Артаньян, – покачал головой Бельмондо. – Мы не способны так безответственно относится к кадрам. – В живых должны остаться трое.

– Значит, один из вас по жребию... – задумчиво закивал Веретенников. – Что ж, я согласен.

– Но прежде мы должны поклясться, – сказал Баламут, вонзившись глазами в Бельмондо, – что оставшиеся трое будут во веки веков верными друзьями и соратниками. Невзирая ни на что.

– Если он убьет тебя, то я не смогу быть ему ни другом, ни соратником, – ответил Бельмондо простодушно.

– Я об этом не подумал, – проговорил Черный, нервно забив ступней по асфальту. – Значит, дуэль отменяется...

– Почему отменяется? – удивился Баламут. – Ты мне тень на плетень не наводи. Ты что, декадент надушенный, травиться предлагаешь? Три капсулы с аскорбинкой, а четвертая с цианистым калием?

– Да, – кисло улыбнулся Чернов. – Примерно так.

– Ты меня, Женя, извини, но ты опять не додумал, – вздохнул Бельмондо. – Ты не додумал, что драться с этим придурком можешь только ты.

Баламут понял, что имел в виду Борис. Но, тем не менее, спросил дрогнувшим голосом:

– Почему это?

– Никто, кроме меня не сможет к 10-му ноября ввести в действие нью-йоркский Храм, – грустно посмотрел Бельмондо на друга. – И никто кроме тебя – токийский. Так что воевать с этим кадром должен Черный.

Сказав это он, бросился на сидящего рядом Веретенникова. Тот успел выстрелить.