Руслан Белов - Сердце Дьявола 2

Горохов повел повествование с момента своего появления в недрах Кырк-Шайтана, но Худосоков так часто повторял "дальше", что он уложился минут в пятнадцать.

Выслушав рассказ, Ленчик задумался. Ему стало ясно, что в "игре" участвуют, по меньшей мере, четыре стороны, не считая его самого.

"Первая сторона – это марияне, выпустившие космическую торпеду, – начал он мысленно загибать пальцы. – Вторая – несомненно, "трешка". Третья – это силы, которые охмурили Черного с Бельмондо, четвертая сторона привела Горохова с девицей на корабль.

Самый загадочный участник – это кукловоды Горохова. Странно все как-то получается. Искали друг друга Клеопатра с Гороховым, нашли, считай, случайно, и угодили в небесную канцелярию, там их быстренько охмурили, мобилизовали и сюда послали, чтобы они и сами загнулись, и "трешку" расколошматили... Кому это выгодно? Только Координатору.

Третья сторона вообще откровенно издевается... Бельмондо с Черным, похоже, делают кому-то минет, сами того не зная.

"Трешка"... Она, несомненно, самоопределилась. И действует, худо-бедно действует, коли кукловоды Горохова суетятся... Да, голова пухнет... Но ясно, что все дела здесь делаются через Нулевую линию, то есть через колодец... Надо еще Трахтенна опросить..."

Поднявшись с кресла и пообещав немедленно вырвать ноги тому, кто встанет из-за стола без его на то высочайшего разрешения, он пошел к вон Серу. Тот ничего нового не рассказал, и Худосоков подумав еще, вернулся с ним мостик.

Оказавшись на командном пункте, вон Сер бросился к пульту управления, и волосы его стали дыбом: Горохов вовсе не затормозил корабль, он ускорил его!

У Худосокова волосы дыбом не встали, он, холодный и сосредоточенный, подошел к Мстиславу Анатольевичу и сказал сквозь зубы:

– Я эту девушку сейчас убью и изнасилую. Хочешь? Говори, падаль, на кого лямку тянешь?

Горохов не мог говорить – страх сломал ему голос. Худосоков брезгливо осмотрел его с ног до головы и обратил лицо к Клеопатре. Та, почувствовав в его взоре могильный холод, тоненько заголосила.

– Кончай выть, – сморщив лицо, помотал головой хозяин положения. – Мне убить – делать не хера.

– Мы... мы... нас... прислали... как начал портится Мыслитель... – заикаясь, заговорила девушка. – Он... сказали... стал в человека превращаться... Как Трахтенн...

Горохов, даже искореженный страхом, не смог простить супруге предательства и бросился на нее с желанием удушить. И Худосоков себя показал: схватив его за ворот левой рукой, он подался назад, и резко ударил правой в сердце.

Мстислав Анатольевич рухнул навзничь, как подкошенный. Клеопатра, белая, ставшая некрасивой, бросилась к супругу. Худосоков, вспомнив, что запретил ей вставать из-за стола, хотел пинком ноги вернуть девушку на место, но не стал этого делать: ему захотелось узнать в приличной ли он форме, то есть умерла ли "падаль" от одного единственного его удара. "Падаль" умерла, и Худосоков подумал: "Ну и хорошо – нет теперь "в-четвертых". И уселся в кресло так, чтобы видеть Клеопатру, плакавшую над телом супруга.

...Трахтенна убийство Мстислава Анатольевича повергло в состояние шока. Он впервые видел настоящего бандита, он никогда не читал полных крови "бандитских" романов (их на изнеженной Марии не было) и никогда не видел и не мог видеть ни кино-, ни телефильмов, сюжет которых построен на смаковании насилия (на Марии ксеноты наслаждались чем угодно, только не страхом, ибо страх – удел смертных). Подойдя на подрагивавших ногах к Худосокову, он спросил растерянно:

– Зачем... вы... это?

– Он сколько раз тебя замочить хотел, а? Сколько раз за последние сутки? – ответил вопросом на вопрос Ленчик. – Два раза, три? Так вот, теперь он не будет тебя, многоуважаемый засранец, беспокоить. И еще, разве до тебя не дошло, что эти фраера (прочертил подбородком кривую) завербованы сволочами с твоей планеты?

– Но они хотели только... Хотя...

– Врали они тебе, почем зря... Девушка лапшу тебе на уши вешала. И главное – меня они хотели обмануть, меня, Ленчика Худосокова!

Глаза Клеопатры засверкали ненавистью. Но Худосоков посмотрел так, что эти чувства немедленно сменились животным страхом.

– По-вашему получается, что люди в небесной канцелярии работают на мариян? – спросил Трахтенн, смятенный шириной диапазона чувств, попеременно владевших девушкой.

– Не знаю я, что такое небесная канцелярия. Хватит п-здеть! Ты затормозил ракету?

– Да... Однако на околоземную орбиту нам перейти не удастся... Постараемся приводниться на Искандеркуле.

– А почему не на море? Аральском, например?

– Грязи там много, – улыбнулся Трахтенн. – А во-вторых, Мстислав Анатольевич успел заклинить рули управления...

– Так... – задумался Худосоков. – Значит, у нас почти нет шансов выжить?

– Почему? – пожал вон Сер плечами. – Фифти-фифти. У нас хорошая техника – катапультируемся.

– А как это? – заинтересовался Худосоков. – Нажал кнопочку и вперед?

– Да. И спускаемый аппарат повиснет на парашюте. Если бы не крутые горы, шансы у нас были бы стопроцентными...

– А какую кнопочку нажимать? Покажи, вдруг с тобой что-нибудь случится.

– Не-а! – улыбнулся инопланетянин, хорошо понявший, с кем он имеет дело. – Со мной "что-нибудь" случится, если я покажу вам эту маленькую кнопочку.

– Не доверяешь? – осклабился Худосоков. – Ну и правильно делаешь. И я тебе не доверяю...

И, тыкнув указательным пальцем в потолок, под которым струился прозрачный голубой туман, поинтересовался с видом знатока:

– Чья душа?

– Регенерата Гены.

– Вот как... А где тело?

– В санузле глазами хлопает, – сказала Клеопатра, решившая приноровиться к действительности. Или приноровить к себе действительность.

– А душа Баламута?

– Там, в баночке из-под варенья, – указала девушка подбородком в сторону столовой.

– А тело?

– Вон там валяется (указала в дальний угол командного пункта). После того, как он в стычке с манолией погиб, его душа в муравья переселилась.

И, сделав смиренные глазки, спросила:

– Дядя Леня, а почему души Гены и Баламута голубые, а душенька Мстислава Анатольевича прозрачная, невидимо совсем отлетела?

Обращение "дядя Леня" смягчило сердце Худосокова.

– Не знаю... Души обычным способом отлетающие, преимущественно прозрачные, а те, которые при помощи медеита отделяются – преимущественно голубые...

– А почему мы их вообще видим?

– Души могут видеть только те, кто хоть раз подышал медееитом.

– А душа Горохова все еще здесь?

– Здесь, куда ей деваться? – ответил Худосоков и, показав девушке взглядом, что она много говорит, заходил взад-вперед, обдумывая создавшуюся ситуацию.

Ходил он минут пять, затем уселся в командирское кресло и спросил вон Сера: