Пирс Энтони - Жгучая ложь

И тут птица рух буквально рухнула, вниз. Отстегнув лук, я метнулся вперед и поднялся на холм в тот самый момент, когда рух, уже закогтив пуку, начала вновь набирать высоту. Все движения хищников рассчитаны очень точно, но рух не учла веса цепей, и это замедлило подъем. Прежде чем птица успела взмыть в поднебесье, я выпустил стрелу прямо в оперенный огузок. Конечно, для существа таких размеров моя стрела представляла собой не более чем колючку, но каждый знает, как неприятно бывает, когда занозишь чувствительное место. Издав негодующий клекот, рух выпустила пуку, который упал на землю и бешеным галопом помчался к ближайшей рощице, где мог укрыться от хищника.

Зато мне укрыться было негде, и ярость гигантской птицы обратилась на меня. Доводилось ли тебе видеть разъяренную птицу рух? Желаю, чтобы никогда и не довелось. Когда эта пташка подлетела ко мне, ее крылья заслонили солнце. Я обнажил меч – понимал, что слишком мал и слаб для битвы с таким гигантом, но сдаваться без боя не собирался. Птица попыталась схватить меня слету, но лапы ее были столь велики, что я проскочил между когтей. Поняв, что этак ей меня не закогтить, рух взмыла вверх и, выставив когти, рухнула на землю. Вонзив когти в почву, она вырвала здоровенный кусок дерна и вместе со мной и небольшим деревцом подняла его в воздух.

Откашливаясь – ведь поднялась целая туча песка и пыли, – я яростно размахивал мечом. Мне удалось нанести удар по основанию толстенного – с мое бедро – когтя и отсечь его напрочь. Из раны потоком хлынула кровь, размягчая удерживаемый лапами дерн. В конце концов земля рассыпалась комьями, а вырванное с корнем деревце и я полетели вниз.

Шмякнулся я основательно, к тому же сверху меня присыпал холмик окровавленной земли. Все бы ничего, но в этой земле оказалось немало камней, которые переломали мне кости. Уж не знаю, как другим странствующим героям удавалось изо всех переделок выходить целыми и невредимыми, но я никакого заклинания на сей счет не знал и сделал единственное, что мог сделать в сложившихся обстоятельствах: потерял сознание.

Очухался я приблизительно через час, когда сломанные кости зажили. Мне, кажется, уже случалось упомянуть о моем таланте? Да-да, он заключается в способности к самоисцелению. Маленькая ранка затягивалась на моем теле мгновенно, на заживление серьезной требовались считанные минуты. Я мог отрастить заново отрезанный палец и даже отрубленную ногу, только на это ушло бы около часа. Стрела, насквозь пробившая сердце, уложила бы меня на день – или чуть подольше, если бы никто не догадался ее вытащить. Таким образом через час мои раздробленные кости были как новенькие, если не лучше.

Птица тем временем улетела. По всей видимости, сочла меня мертвым и потеряла ко мне всякий интерес. Подобные ошибки совершались и прежде другими чудовищами. Никто из них не предполагал, что имеет дело с практически неистребимым противником. Должен признаться, что сознание собственной неуязвимости способствовало появлению у меня тяги ко всякого рода похождениям.

Мой магический талант как нельзя лучше подходил для героя.

Придя в себя, я немедленно возобновил преследование, что оказалось не так уж трудно. Как и птица, пука счел меня погибшим, а потому не убежал и просто-напросто щипал травку неподалеку. И то сказать, за время нашей гонки он основательно проголодался.

Издав дикий вопль, я устремился к нему. Он отреагировал так, как любое нормальное существо реагирует на появление восставшего из могилы мертвеца: содрогнулся и в ужасе пустился наутек. Многие считают, что привидения не боятся других привидений, но это не так. Даже полноценные призраки пугаются того, чего не понимают, а этот конь был призраком лишь отчасти. Он занимал промежуточное положение между призрачными и материальными существами, подобно зомби, которые представляют собой нечто среднее между живыми и мертвыми. Впоследствии я выяснил, что именно цепи приковывают призрачных лошадей к материальному миру. Сбрось пука эти вериги, он мигом утратил бы вещественность и обратился духом. Но пока он их носил, ему приходилось делать то же, что делает настоящее животное: есть, пить... и все такое.

Если подумать, Ксанф полон существ и явлений, представляющих собой нечто неопределенное: ни дух, ни тело, ни зверь, ни птица, ни рыба ни мясо. Гонка возобновилась. Пука продолжал скакать на юго-восток, и в результате мы с ним оказались в местах, где гнездились грифоны. Приметив следы когтей на коре деревьев и грифоний помет на земле, я насторожился, зная, насколько опасны эти хищники. Совладать с одним грифоном я, конечно, мог, но порой они охотятся целыми выводками, а это грозит неприятностями. Птица рух не стала выковыривать меня из грязи, поскольку я представлялся ей ничтожной добычей. Но для трапезы грифонов я подходил в самый раз. К тому же мне трудно было понять, как станет действовать мой талант, если целая стая разорвет меня на части и каждый грифон съест по куску. Возможно, мне удалось бы восстановиться, окажись большая часть моего тела в одном желудке, но проверять эту догадку как-то не хотелось. К тому же исцеление исцелением, но боль от ран я испытывал точно так же, как и все нормальные люди, и это ощущение не доставляло мне ни малейшего удовольствия. Принято считать, будто варвары смеются над болью, но я никогда не мог понять, что в ней смешного.

Пука, голодный и усталый, оказался менее осторожным. Не разбирая дороги, он мчался прямо к раскидистому дереву, на ветвях которого красовалось раскидистое гнездо. А в нем сидела грифониха. Возможно, она высиживала яйца, но я не уверен. Никто толком не знает, как размножаются грифоны, они ведь никого не подпускают к своим гнездам. Вот и сейчас, заслышав топот копыт, грифониха усмотрела в появлении пуки посягательство на свой священный покой и негодующе заклекотала. Самец сидел малость повыше, сложив крылья и вцепившись когтями в толстую ветку. Услышав крик, он немедленно спрыгнул вниз – прямо-таки рухнул, как рух, – но, не долетев до земли, распростер крылья и заскользил по воздуху. Выглядел он рассерженным, и его можно было понять. Представляю себе, как чувствовал себя я, будучи разбуженным истошным криком недовольной появлением незваных гостей жены. Возможно, это была одна из причин, по которым я так опасался брака, – он представлялся мне чем-то вроде Пустоты, из-за грани которой уже нет возврата.

Грифону потребовался лишь миг, чтобы сообразить, кто виновник всего этого переполоха. Развернувшись в воздухе, он устремился за конем-призраком, у которого хватило ума припустить наутек изо всей мочи. Я помчался следом.

Несмотря на свои цепи, пука скакал очень быстро, и на твердой почве, возможно, сумел бы уйти от преследования, но эта местность была болотистой, и копыта вязли во влажном мху. К тому же густо растущие деревья затрудняли бег коня, тогда как привычный к охоте в лесу грифон лавировал между ними с легкостью. Хищник постепенно настигал добычу.