Александр Житинский - Дитя эпохи

Софью Ковалевскую тоже играла известная актриса. Только что перед этим она была белогвардейской шпионкой в многосерийном фильме по другой программе. А теперь бодро произносила монологи из теории чисел.

Пьеса благополучно докатилась до конца, никто не сбился, а Галуа даже правильно поставил ударение в слове «конгруэнтно». Потом на экране появился Игорь Петрович и начал шпарить. Сначала он обрисовал круг своих научных проблем и несколько увлекся. Я все ждал, когда же он станет говорить о проблемах жизненных. А Игорь Петрович ехал и ехал, плыл и плыл себе в своей знакомой, обкатанной струе, не спеша из нее выбраться. Вот он упомянул про Сорбонну, прихватив попутно Монмартр и Вандомскую колонну, вот намекнул на какую-то теорию, которую он предложил два дня назад, а о главном – ни полслова. Наконец он сделал поминальное лицо и сказал:

– Хочу только предостеречь юношество от ложных иллюзий. Пути в науку трудны…

И тут вырубили звук. Игорь Петрович еще секунду беззвучно шевелил губами, рассказывая, видимо, о своей злополучной струе, а потом вырубили и его. Появилась дикторша и сказала:

– Вы смотрели передачу из цикла «„Огонь Прометея“. Математика».

– Петя, а при чем здесь математика?! – заорали мои умные друзья.

Что с них взять? Не знают они специфики телевидения.

На следующее утро мне позвонил расстроенный Прометей Игорь Петрович.

– Вы знаете, что они сделали? – спросил он.

– Знаю, – сказал я.

– Оказывается, я полчаса распинался перед выключенной камерой. Я все сказал, как мы планировали. Я смешал себя с землей. Я отрекся от прометейства…

– Ничего не поделаешь, – сказал я. – Струя.

– Струя, – согласился Прометей.

– Дарову передача понравилась? – спросил я осторожно.

– Он пел, – сказал Игорь Петрович.

– Что?

– Из оперы «Отелло».

Я понял, что передача прошла хорошо и мне можно появиться на студии. В двери уже стучались следующие Прометеи.

Я задумал передачу об археологии. Честно говоря, хотелось поближе познакомиться с этой наукой. Морошкина разыскала институт, поговорила по телефону с директором и направила меня к нему. Я приехал.

Директор принял меня в кабинете, усадил на диван, после чего запер дверь на ключ. Потом он осмотрел меня и проговорил:

– Я дам вам на передачу Мурзалева.

Он сделал паузу, чтобы посмотреть, какое это на меня произвело впечатление. Фамилию Мурзалева я слышал впервые. Поэтому никакого впечатления на моем лице не отразилось.

– Мурзалева. Роберта Сергеевича, – еще более веско произнес директор.

Я вынул блокнот и записал фамилию.

– Вы что, не слышали о Мурзалеве?

– Нет, – сказал я. – Извините.

Директор задумался, потом махнул рукой и сказал:

– Ну что же! Может быть, это и к лучшему.

Далее он рассказал мне о деятельности Мурзалева. Роберт Сергеевич откопал где-то в Средней Азии несколько камней с непонятными письменами. Кому они принадлежали, кто там чего написал – этого никто не знал. Мурзалев десять лет возился с этими камнями и расшифровал надписи. Надписи содержали родословную какого-то царя, или не знаю, как он у них там назывался. По словам директора, это был переворот в науке.

Однако Мурзалеву не спешили верить. Представить скептикам самого царя, чтобы тот подтвердил правильность расшифровки, Мурзалев не мог. Царь и его приближенные умерли несколько тысяч лет тому назад. Государство тоже давно ушло в небытие. Народ исчез. Остались только камни с письменами. Мурзалев составил словарь исчезнувшего языка и опубликовал его. Чтобы все желающие могли почитать надписи. Тут-то все и началось.

Мурзалева объявили шарлатаном. Его словарь объявили плодом больной фантазии. Камни тоже взяли под сомнение. Было высказано мнение, что Мурзалев сам изготовил эти камни. И так далее. Просто удивительно, сколько страстей может разгореться вокруг дюжины заплесневелых камней!

Директор, как я понял, склонен был верить Мурзалеву. Может быть, в лице директора Роберт Сергеевич имел тайного покровителя. Иначе ему пришлось бы уйти. Директор поддерживал Мурзалева то ли по склонности к сенсации, то ли для того, чтобы отвлечь внимание коллектива от своей персоны. Он дал мне записку и объяснил, где искать Роберта Сергеевича.

– Ради Бога, только осторожнее! – напутствовал он меня, будто я шел разминировать снаряды.

Я нашел Мурзалева в одной из комнат, битком набитой сотрудниками и сотрудницами. Стол Роберта Сергеевича был отгорожен от других столов фанерой. Как только я приблизился к Мурзалеву, разговоры в комнате смолкли. Хотя никто особенно не глазел. Только уши у сотрудниц подрагивали от напряжения.

– Я с телевидения, – сказал я.

Мурзалев, точно глухонемой, просигналил мне пальцами, чтобы я помалкивал. Потом он схватил со стола какую-то папку и выбежал в коридор. Я понял, что мне нужно следовать за ним.

Когда я вышел из комнаты, Мурзалев поворачивал за угол в другом конце коридора. Бежал он очень тренированно, высоко поднимая колени. Я побежал следом. Вообще, мне это не понравилось, потому что неприятно все-таки бегать по чужим учреждениям.

Роберт Сергеевич добежал до лестницы и устремился вверх. Вскоре мы оказались на глухой лестничной площадке перед чердаком. Мурзалев вытер лоб платком и проговорил, часто дыша:

– Мой словарь вы читали?

– Нет, – сказал я.

– Сейчас… Тогда сейчас, – засуетился Мурзалев, развязывая тесемки у папки.

В папке оказалась толстая рукопись словаря. Слева были нарисованы картинки, а справа они расшифровывались. Это мне напомнило сценарий какой-то таинственной телепередачи. Мурзалев ткнул пальцем в первую картинку, изображавшую небритого паука, и сказал:

– Это слог «сур». Понятно?

– Сур, – зачем-то повторил я и кивнул.

– Мер, пор, гир, элш, абукр… – затараторил Роберт Сергеевич, стуча пальцем по первой странице. «Не хотелось бы все это запоминать», – подумал я, а Мурзалев перевернул страницу и помчался дальше.

– Акх, дуз, мрих, быр, згир…

Мрих – это было название древнего народа, изготовившего камушки. Мрих напоминал почтовый ящик, а згир – шестиногую лошадь. Мне становилось интересно. Однако надо было останавливать Мурзалева, чтобы не задержаться здесь до завтрашнего утра. Очень толстый был словарь.

– А есть слог «фер»? – наобум спросил я.

– А как же! – радостно воскликнул Мурзалев и, пролистнув полсловаря, показал мне «фер». Это была закорючка с рыбьим хвостом.

– Фердуз мрихеср элшузр! – торжественно произнес Мурзалев. – Это первая фраза памятника. «Я пришел сюда…»

Тут я вспомнил, зачем я пришел сюда.

– Простите, Роберт Сергеевич, – сказал я. – Нам надо договориться о передаче.