Игорь Чубаха - За пригоршню астрала

Герасим отстранился потому, что в наехавшем пегом затылке вшей кишело больше чем песчинок в реке Ганг. Герасим надломлено спрятал лицо в обраслетенные руки. Зашелся в приступе кашля, то ли оттягивая момент истины, то ли уже капитулировав.

– Ладно, Леонард с вами, – стукнул, как бы сдавшись, обеими скованными руками по столу Передерий. – Известно ли вам, что по городу Питеру оборотень бродит? А захомутать оборотня, как и единорога, можно только на девственницу. Но мне-то оборотень не для опытов нужен, а надолго. Чтоб был тем, кто меня бережет. То есть требуется вечная невинность. Вот я и нашел из эрмитажных скульптур девчонку посмазливей и завтра оживлю ее, как Галатею.

Старший зевнул, дескать, сказки и сам почище Шехерезады сочинять мастак:

– А зачем тогда тебе кольцо? Научи меня читать по слезам, Передерий, и я проверю, не наврал ли ты нам? Сдается мне, что наврал, другое мы про тебя слыхали. А не призываешь ли ты на самом деле древних славянских богов, Передерий?

– Окстись, чань с тобой! Кто – я, и кто – боги? – завращал испуганно белками Черный Колдун, будто при нем к утру помянули Парджанью. – А кольцо... Это совсем другая история. Кому же помешает владеть кольцом?

– Мессаги поешь нирванные, да я им не верю! – ухмыльнулся левой половиной рта старший.

– А и не надо! – Черный Колдун, привстав, с хрустом вывернул из рукава протез правой руки, и им в обратном нахлестном ударе размозжил ухо и вмял висок внутрь черепа правому брату. Только вши на газету посыпались. Квакнув, отвоевавшийся стал заваливаться вперед. Его рука пальцами беспомощно угодила в банку с килькой и поехала по столу, как на водных лыжах, оставляя цепочку томатных солнышек. Губы Герасима сами собой прошептали истинное имя чудовища. А затем Передерию пришлось резко отпрыгнуть на подпружиненных ногах, потому что параллельно столу из-под падающего мертвого бойца в грудь Герасима сколопендрой метнулась рука старшего Жаха с ритуальным ножом «атаме». Ножом, похожим на широкий кривой клинок «Мини смэтчет», только медным. И опять подмигнул вытатуированный ракшас. Опрокинутая лавка за спиной пушечно хлопнула об бетонный пол.

Задетая, слетела со стола плошка с курящимися палочками, вверх рванул сноп оранжевых искр. Кадилом закачалась лампочка, разгоняя мошкару. Передерий чуть не перекувырнулся задом через опрокинутую лавку, но акробатическим махом шеи восстановил равновесие. Приметив, что старший никак не может убраться со стола, ибо труп родича придавил сверху, Герасим шагнул на полную ступню по распотрошенным чайным пачкам, по фантикам от лекарств и картофельной шелухе навстречу вытянутым рукам безглазого и ударил протезом в неплотно сжатый кулак противника, надежно обеспечив тому вывих пальцев. Ненависть, вложенная в удар, была столь сильна, что протез разлетелся на куски, а у Передерия в пятерне осталась пластмассовая крошка.

Утеря орудия не отвлекла Герасима. Рубящий удар ребром ладони по шее довершил исключение старшего Жаха из схватки. Но слева к Герасиму уже стремился второй младший, азартно и нетерпеливо прихлопывающий сфайраями – боевыми рукавицами, сплетенными из ремней и усиленными на стыках кожи металлическими бляхами и заклепками. Его тень кралась к Черному Колдуну по стеночке, пьяная от предвкушения.

Угольки курительных палочек рассыпались по полу созвездием Волопаса. Пусть глаза младшего Жаха оставались повернуты назад, он обладал абсолютным зрением, и это делало его еще опасней.

Герасим широко отшагнул, избежал маха пудового сапога, нацеленного под лопатку.

Попытался нанести точечный удар под сердце.

Но младший проницательно поднырнул под руку, только пустое кольцо наручников рассекло горячий воздух, и Герасиму чудом удалось уйти от броска с захватом ног.

Начало схватки Герасим выиграл только благодаря внезапности, но теперь время работало против. Вот-вот очухается старший, и тогда братья зажмут однорукого в клещи и растерзают. Ни в коем случае нельзя было затягивать, и Герасим кинулся вперед, прикрывая подбородок плечом, чтоб не насвататься на удар. Младший Жах попался на удочку: вроде бы ему оставалось только прорвать дистанцию и разок залепить правым или левым сфайраем в пантакль Герасиму. Даже если челюсть останется цела, будет напрочь снесен нос или щека. Счешется до кости.

Две тени слились в одну, бьющуюся в эпилептическом припадке. Черный Колдун сделал вид, будто собирается пропустить нападающего мимо себя, а затем и уронить, используя энергию встречного броска. Противник тормознул запоздало и прозевал болезненнейший удар в голень. Пока он стонал и мешкал, Герасим скомкал пятерней одежку на его груди, провел упор ногой в живот и опрокинулся на спину с перебросом противника через себя. Вот здесь рост и масса помогли Герасиму.

Младший Жах взлетел дрыгающей лапками лягушкой и сочно шмякнулся об стену. Только теперь и встретились глаза бойцов. В зрачках у Герасима ледяная пустыня, в зрачках у третьего Жаха фиолетовое пламя. И ведал Черный Колдун, что долго смотреть в эти глаза нельзя, потому что Жахи служат Гребахе Чучину, потому что в сердце Передерия проникнет адский огонь, ежесекундно испепеляющий внутренности Жахов.

Герасим подхватился, развернулся и успел коленом в пах двинуть бросившемуся его душить последнему брату. Благо мужские цацки росли у того по-человечески.

А затем, когда младший сполз под ноги, отлетевшие пуговицы позволили фуфайке распахнуться, обнародовав грязную ночную рубашку и вздувшиеся ультрамариновые жилы на шее, Герасим высоко подпрыгнул и приземлился на упавшего двумя ногами сверху. Удовлетворенно расслышав сквозь гул далеких вагонов хруст шейных позвонков, прошептал настоящее имя поверженного, дабы тот ненароком снова не ожил.

– Ты этого хотел, старший брат Жах? – повернулся громко сопящий Черный Колдун к медленно оклемывающемуся и выбирающемуся из-под туши убиенного родственника заводиле. Так крот, пробурив почву, выползает наружу.

– Погоди, – утер пот распрямивший спину и замерший за столом на полусогнутых ногах человек без глаз. – Уходи отсюда, чань с тобой, – правую щеку побежденного электрически била судорога.

– Теперь чего уж уходить? – Герасим с презрением осматривал дело рук и ног своих. Первый младший покоился животом на столе, пальцами в кильке. Из разодранной наискосок по спине фуфайки перлись комья мышиной ваты. А остекленевшие глаза на вывернутой голове были молитвенно устремлены к отгоняющей мошек лампочке. И мошкара уже отважно пересаживалась на мертвое лицо и лезла в ноздри.

– Уходи. Как учил Шаньтан, путь пробужденного не простирается далее обнаруженной середины. Превысить середину – значит сойти с пути и совершить большую ошибку.