Андрей Егоров - Дюжина межгалактических мерзавцев

Этот период стал для меня одним из самых важных в жизни. Я впервые ощутил, что нахожусь на своем месте. И для меня крайне важно было стать лучшим на курсе. И я им стал. Я быстрее всех пробегал полосу препятствий, выбивал больше всех очков при стрельбе, преуспел даже в совсем бесполезных дисциплинах – арифметике и правописании – прошел слух, что без отличных отметок по этим предметам невозможно получить допуск на экзаменационные вылеты.

Мы жили в казармах, вставали по команде: «Подъем!», ели в четко ограниченный промежуток времени и даже в сортир ходили под тиканье секундомера. Многие никак не могли смириться с жестким распорядком. Только не я. Я, словно, был создан для суровой армейской муштры. И радовался, что являюсь частью этого большого слаженного механизма. Оперативная группа – та же боевая машина, только состоит из живых людей.

Командир нашего курса, Тиберий Львович Подобедов, побывал в нескольких горячих точках – вместо обеих ног у него были высокотехнологичные протезы. Благодаря искусственным ногам бегал он куда быстрее нас. А прыгать мог выше головы. Я слышал, будто он сознательно пошел на операцию, чтобы улучшить свое тело. С появлением новых технологий производства искусственных конечностей, многие решили внести усовершенствования в человеческий физис. Но, несмотря на разговоры, лично я был уверен, что такой человек как Тиберий Львович не стал бы намеренно себя калечить. Тем более, он никогда бы не стал врать. Он говорил, что потерял ноги во время боевого вылета, и я ему верил.

С курсантами командир был строг, слабости характера не выказывал, но все знали, что он злоупотребляет алкоголем. В прошлом у Подобедова имелось что-то нехорошее, чего он никак не мог пережить. Поэтому временами он запирался в своей квартире – офицерское общежитие примыкало к академии – и никуда не выходил несколько дней. А когда появлялся, глаза у него были красными и воспаленными, а лицо одутловатым. Никто ни о чем не спрашивал Тиберия Львовича. Командование относилось к его слабости с пониманием. Главное, чтобы не сказывалось на службе. А в дни занятий он не пил. Для этих целей специально получал увольнительные. Между собой мы звали их «синие дни». Поскольку это были дни полной расслабухи, мы все очень ждали, когда Тиберия Львовича опять свалит постыдный недуг.

Раз в полгода мы проходили обследование у штатного психолога. И всякий раз этот лысый человек с красной шеей меня беспокоил. Его тесты неизменно показывали, что у меня имеются скрытые садистические наклонности. Только я никак не проявлял себя, так что ему нечего было мне предъявить. И на все вопросы вроде «Мучил ли я в детстве животных?», «Люблю ли я стереофильмы с насилием?» четко отвечал: «Нет, не мучил», «Насилие не люблю». Хотя пара эпизодов из детства запомнились мне очень ярко. Да и к кровавым боевикам я питал особое пристрастие.

Только один раз я сорвался. Это случилось ночью в сортире. Я зашел туда и застал двух курсантов, спешно отпрыгнувших друг от друга. Шокированный, я застыл на пороге. Нет никаких сомнений. Эти двое обнимались.

– Ну, что встал?! – крикнул один из них. Здоровенный бугай, на несколько лет старше меня. – Забыл, зачем пришел? Напомнить?

Он шагнул ко мне и вдруг со смехом схватил меня между ног. Его приятель звонко расхохотался. По его мнению, это была отличная шутка.

Первым же ударом я сломал извращенцу нос. Протащил его через сортир и швырнул в стену. Он разбил спиной зеркало и со стоном упал на пол. А я принялся бить его ногами в живот, по лицу. Все никак не мог остановиться, ощущая, как меня наполняет почти забытое чувство. Я испытал столь сильное наслаждение, что от прилива энергии закружилась голова.

– Попробуй только вякнуть кому-нибудь! – пригрозил я перепуганному курсанту, чей любовник валялся на полу весь в крови. – Тогда мне придется всем рассказать, что вы здесь делали.

– Тебе никто не поверит!

– Еще как поверят. А про этого скажешь, что он упал. Ну, или… или это ты его так отделал. Причину – придумай сам.

Я еще раз пнул поверженного противника, собирался пойти к писсуару, когда мне в голову пришла забавная идея. Я помочился прямо на окровавленного курсанта, он лишь стонал едва слышно. Затем я глянул исподлобья на второго, застывшего от ужаса и вышел из сортира.

Этой ночью я спал лучше, чем обычно. Мне снилось что-то приятное. Кажется, бифштексы с кровью.

Наутро поднялась небольшая буча, подравшихся в туалете курсантов наказали, назначив дополнительные наряды на кухню, и направили к штатному психологу. В личном деле у них появилась нехорошая пометка. Так что о высоких званиях они могли забыть.

Я полагал, эта сладкая парочка заслужила то, что с ними случилось. Не следовало ему меня даже касаться своими нечистыми руками.

Будучи курсантом Академии, я начал встречаться с девушкой Катей – студенткой Венерианского института лингвопрограммирования. По специальности Катя должна была стать манипулятором. Но таланта у нее в этой сфере не было никакого. С лингвопрограммистами всегда так. Ими все хотят стать, но успехов добивается один из тысячи, а уж настоящим профессионалом становится и вовсе один на десять тысяч. Зато уж если стал – ты обеспечен правительственной работой на всю жизнь. Говорили, что лингвопрограммисты творят чудеса – они могли даже убедить вас выпрыгнуть в окно, если перед ними стояла такая задача.

Так вот, у Кати не было никаких шансов стать специалистом в этой области – она не могла даже заставить меня не разглядывать других девушек, хотя мой интерес к ним ей очень не нравился.

– Тебе что, меня мало? – Катя обиженно надувала губки.

– Я же только смотрю, – возражал я…

Мы познакомились в парке военной техники во время летних каникул, где я гулял в одиночестве, оценивая великолепные образцы федеративного вооружения. Я мечтал, что когда-нибудь окажусь на борту ощерившегося лучеметами крейсера и покажу себя настоящим героем во время очередного боевого вылета…

– Привет, – услышал я. Глянул сердито. На меня смотрели веселые серые глаза. Лоб прикрывала аккуратно подстриженная светлая челка.

«Классная девчонка», – подумал я и неожиданно для себя сказал:

– Привет… Я – Георг.

Потом мы много раз бывали в этом парке. Я целовал ее, прижав к гусеничному буксиру для планет с повышенной гравитацией. Обнимал, ощупывая бедра, в кабине бронированной танкетки. И пощипывал за ягодицу, когда мы ехали на эскалаторе на самый верх огромного боевого крейсера.

– Я так тебя люблю, – заявила она однажды и воззрилась на меня широко открытыми глазами. Я понял, это вызов: – А ты меня? – добавила шепотом.

– Ну-у, да… – выдавил я с трудом. – Наверное. Да.