Терри Пратчетт - Маленькие Боги

Надеюсь, он не будет продолжать хлопать по моему плечу. Ворбис отвернулся. – Мне напомнить остальным? – сказал Брута. – Нет. Нашим рукоположенным братьям, конечно, не требуется напоминание. А солдатам… возможно, допустимы небольшие поблажки так далеко от дома. Брута удалился обратно в свою келью. Ом все еще был на столе, вперившись в дыню. – Я почти совершил ужасный грех. – сказал Брута. – Я почти съел фрукт в безфруктовый день. – Ужасно, ужасно, сказал Ом. – А теперь разрежь эту дыню. – Но это – поедание фруктов, вызывающее жажду владычества над миром. – сказал Брута. – Оно вызывает лишь скопление газов. – сказал Ом. – Режь дыню!

– Ты испытываешь меня!

– Нет. Я дарую тебе позволение. Особую милость! Режь эту проклятую дыню!

– Лишь епископу и выше предоставлено право даро… начал Брута. Потом остановился. Ом глядел на него. – Да. Именно. сказал он. – А теперь режь. – его тон стал чуть мягче. – Если это заставит тебя чувствовать себя лучше, я провозглашу это хлебом. Мне тут случилось быть богом в непосредственной близости. Я могу называть это чем мне, ко всем чертям, будет угодно. Это хлеб. Идет? А теперь режь эту проклятую дыню. – Буханку. – поправил Брута. – Верно. И дай мне ломоть без семечек. Брута так и поступил, с определенной осторожностью. – И съешь это по-быстрому. – сказал Ом. – Что бы Ворбис не застал?

– Потому, что потом тебе надо будет пойти и найти философа. – сказал Ом. Тот факт, что его рот был битком набит не сказывался на голосе в голове Бруты. – Знаешь, в пустынях встречаются дикорастущие дыни. Не такие большие, как эти. Маленькие зеленые штучки. Кожура, как кожа. Не прокусишь. Я тратил годы на поедание мертвых листьев, выплюнутых какой-нибудь козой возле самых дынных плодов. У дынь должна быть более тонкая кожица. Запомни это. – Найти философа?

– Да, кого-нибудь, кто знает, как думать. Кто-то, кто может помочь мне перестать быть черепахой. – Но… Я могу понадобиться Ворбису. – Ты просто пойдешь на прогулку. Нет проблем. И бегом. В Эфебе есть другие боги. Мне не хотелось бы встретиться с ними прямо сейчас. И не смотри так. Брута выглядел паникующим. – Как мне найти философа? – сказал он. – Здесь? Кинь камень, по-моему.

Лабиринт в Эфебе древний. Он наполнен сотнями изумительных приспособлений, какие только можно сделать с потайными пружинами, острыми, как бритва ножами и падающими камнями. Тут был не один гид. Их было шесть, и каждый знал свой участок пути, через одну шестую лабиринта. Каждый год они устраивали свои соревнования, во время которых делалась небольшая перестройка. Они состязались между собой, кто сделает свою секцию наиболее смертоносной для случайного прохожего. Был список экспертов и небольшой приз. Максимум, сколько удалось одному человеку пройти по лабиринту без гида, было 19 шагов. Ну, около того. Его голова прокатилась вперед еще 7 шагов. Но это, пожалуй, уже не в счет. На каждом пункте передачи имеется крошечная комнатка безо всяких ловушек. В ней находится маленький бронзовых колокольчик. Это небольшие комнаты ожидания, где посетители предаются следующему гиду. Тут и там, высоко в потолке лабиринта, над наиболее опасными ловушками находятся обзорные оконца, ибо стражники любят хорошо посмеяться ни чуть не меньше всех остальных. Все это пропало втуне. Брута простодушно протопал по тоннелям и коридорам, даже, в сущности, не задумываясь об этом, и в конце открыл выход на поздний вечерний воздух. Он благоухал цветами. Во мгле вились ночные бабочки. – На что похожи философы? – сказал Брута. – В смысле, когда они не принимают ванну?

– Они много думают, сказал Ом. – Поищи кого-нибудь с напряженным выражением лица. – Это может означать запор. – Ну, пока они философски относятся к нему… Их окружала Эфеба. Лаяли собаки. Где-то вопил кот. Стоял тот обычный шум, создаваемый негромкими уютными звуками, который свидетельствует, что тут, вокруг, живут своей жизнью множество людей. Потом ниже по улице дверь распахнулась настежь и раздался треск весьма солидной винной амфоры, разбиваемой о чью-то голову. Тощий пожилой человек в тоге подобрал себя с булыжников, куда он приземлился, и взглянул на дверной проем. – Слушай, говорю тебе, ограниченный разум, конечно, не способен методом сравнения постичь абсолютную истину хода вещей, потому что, будучи по природе своей неделима, истина охватывает концепции «больше» и «меньше», потому ничто кроме самой истины не может быть верным мерилом истинности, ты, ублюдок. – сказал он. Кто-то изнутри здания сказал: «Ах вот как? Ну и хрен с тобой.» Старик, не обращая внимания на Бруту, с огромными усилиями вытащил из мостовой булыжник и взвесил его в руке. Потом он нырнул обратно в дверной проем. Раздался приглушенный вопль ярости. – Ага. Философия. – сказал Ом. Брута осторожно заглянул за дверь. Внутри комнаты две группы почти неотличимых людей в тогах пытались удержать двоих коллег. Подобные сцены повторяются по миллиону раз на дню в барах мультиверсума: оба потенциальных драчуна рычат и строят друг другу рожи и вырываются из рук удерживающий друзей, только, конечно, не слишком сильно, потому что нет ничего хуже, чем действительно преуспеть освобождаясь и вдруг оказаться одному в центре круга с сумасшедшим, готовым врезать тебе камнем промеж глаз. – Дасс…-сказал Ом. – Это философы, совершенно верно. – Но они дерутся. – Да, свободный и полноценный обмен мнениями. Теперь, когда Брута смог лучше рассмотреть имеющуюся картину, он увидел, что между мужчинами имелась пара различий. У одного была покороче борода, он был очень красен и обвиняюще размахивал пальцем. – Он дьявольски хорошо обвинил меня в клевете! – кричал он. – Нет! – кричал другой. – Да! Да! Повтори, что ты говорил!

– Смотри, я всего лишь предложил, чтобы продемонстрировать природу парадокса, да, что если Ксено Эфебец скажет: «Все эфебцы лжецы»… – Видите? Видите? Он опять!

– …нет, нет, слушайте, слушайте… потом, ибо Ксено сам Эфебец, это означает, что он сам лжец и потому… Ксено сделал очевидную попытку вырваться, волоча четырех отчаявшихся коллег-философов по полу. – Да я тебя, коллега… Брута сказа л: «Извините, пожалуйста?». Философы заныли. Потом повернулись взглянуть на Бруту. Они стали на порядок спокойнее. Раздался хор смущенных покашливаний. – Вы все – философы? – спросил Брута. Тот, кого звали Ксено, выступил вперед, приводя в порядок вид своей тоги. – Верно. – сказал он. – Мы философы. Мы думаем, следовательно мы есмь. – Мы есть. – автоматически сказал неудачливый конструктор парадоксов. Ксено развернулся: «Я щас верну это в твою глотку!» проревел он. Потом снова повернулся к Бруте. – Мы есть, то есть мы есмь. – сообщил он доверительно. Вот оно как. Несколько философов с интересом взглянули друг на друга. – Это действительно весьма интересно. – сказал один. – Свидетельством нашего существования является факт нашего существования, ты об этом?