Сергей Панарин - Барабан на шею!

– Пошли во-о-он!!!

Аршкопф завизжал так, что крестьяне мигом бросились прочь, побросав оружие. Неслись они невероятно быстро, умудряясь при этом зажимать ладонями уши.

Коля и сам с глубоким облегчением припустил бы от чертового писка, жаль, положение обязывало пережить пытку звуком до конца. Прапорщику тоже было тяжко слушать ультразвуковые вопли беса. Но опытному вояке-снабженцу приходилось терпеть и не такое. Когда басил разозленный комбат, лопались стаканы, вскрывалась изоляция на проводах и перегорали лампочки.

По всей деревне испуганно ржали лошади, кудахтали куры и орала прочая живность.

– Молодец, – просипел Палваныч, не слыша собственного голоса. – Объявляю благодарность, а также повышаю с рядового до ефрейтора. Лавочкин, бери пример с Аршкопфа и станешь образцовым солдатом!

Парень ухмыльнулся: «И тут Болваныч ухитрился кинуть камень в мой огород! А черта-то от гордости аж распирает. Тупица… Знал бы он, как в армии относятся к ефрейторам…»

– Если вы закончили с торжественной частью, то пора рвать когти. Местная команда наверняка захочет сыграть матч-реванш, – сказал Коля.

– Отставить, – буркнул Палваныч. – Ефрейтор Аршкопф, доложи, где находится Шрульфиг, или кто он там.

– Не имею чести знать, товарищ прапорщик, – отчеканил черт.

– Расшифруй помалу, – напрягся Дубовых.

Он не любил обломов.

– Простите, но Шлюпфриг вне зоны моей чувствительности, – виновато залепетал рогатый. – Есть несколько десятков мест, куда мое чутье не распространяется. Я не засекаю разыскиваемого. Значит, либо он мертв, либо спрятался.

– Ладно, хрен с ним, – смирился Палваныч. – Хотя лучше уж ему быть живым. Рядовой Лавочкин, запрягай гюнтеровскую повозку. Ефрейтор Аршкопф, вольно.

Черт испарился, прапорщик шмыгнул в лачугу, дабы учинить грабеж, солдат побежал на задний двор исполнять приказ.

Городской парнишка не умел обращаться со сбруей, тем более со столь необычной. Оседлать бы смог (научился в Вальденрайхе), но впрячь… Дубовых, не дождавшись результатов, сделал все сам.

«Поздравляю, Коля, ты стал участником преступления», – хмуро разговаривал с собой Лавочкин, трясясь в телеге рядом с мешками и прихваченным имуществом. Палваныч неплохо разобрался с управлением лошадью, запряженной позади повозки. Идиотский процесс поддавался лишь истинному дуболому.

Встречные крутили пальцем у виска, хихикали. Сначала было неприятно, потом рядовой и прапорщик перестали обращать на насмешки внимание.

– Куда мы едем? – поинтересовался парень, уставший считать деревья.

– К замку Косолаппена. Нам бы сразу туда двинуть!.. Они тут все сплошь тупые, и я готов поспорить, что мы найдем ворюгу именно там.

– Вы настолько в этом уверены?

– Я в его годы сделал бы абсолютно так же.

– А в ваши? Ну, сейчас. Как бы вы поступили на его месте?

– Даже не знаю… – протянул Палваныч.

– Многие лета дают многомудрие, – сострил Коля.

– Чего?

– Да нет, товарищ прапорщик, ничего. Сам голову ломаю, куда он делся.

– Смотри не сломай окончательно, – осклабился Дубовых. – Твоя задача проявлять тактическую смекалку и оперативную находчивость, а стратегический гений планирования падает на плечи командования. Усек?

– Так точно.

– У замка возьмем языка. Допросим о поганце. Если не возвращался, то разузнаем места предполагаемого отступления. Так-то, рядовой. Ты, конечно, неплохо заболтал дурачков деревенских, но заметь: они именно дурачки. А этот, блин, Гюнтер, вовсе чума. Про женщин, которые якобы с корабля, он вообще меня в тупик поставил. Глупо, конечно, он деньги отдал. Нет бы расписку взять!

Палваныч поймал подозрительно-медицинский взгляд Лавочкина.

– Че вылупился? Шучу! – заржал прапорщик.

У солдата от удивления брови под челку заехали. Невероятно: тупой, как угол в сто двадцать градусов, начальник испытывал прилив юмористического вдохновения!

– Лопухи они там все, Николас. Оболванить их было просто, как дважды два четыре. Кстати, сколько это будет? – Дубовых вновь захохотал, только парень не догнал над чем.

Так они и катили, болтая о разном, вспоминая дом, полк, скучая по родным местам наподобие дивана перед телевизором. Речь зашла и о футболе.

– Знаете, Павел Иванович, – сказал солдат, – я разочарован в отечественных игроках. Если Англия – родоначальник футбола, то Россия – смертокончальник.

– Отставить! – вскипел прапорщик. – А Центральный спортивный клуб армии? Сила! Не шурупишь в футболе, так молчи. Хотя нет! Доложи-ка лучше байку-другую для поддержания настроя.

– Байку?.. – Коля напряг память. – Что-то не приходит на ум… А можно сказку?

– Почему бы и нет? – дозволил Палваныч. – Я же ведь тоже в детстве был ребенком. Очень мне в тот период нравилась сказка одна… Как же ее?.. А! «Орехокол»!

– «Щелкунчик», – автоматически поправил Лавочкин. – Я вам лучше другую «доложу». Мне ее принцесса Катринель рассказывала. Итак, «Золушка».

Парень помолчал, настраиваясь максимально доходчиво поведать волшебную историю.

– Это было время, когда людей надували, а они сами лопались от смеха… В тихом, мирном королевстве жила фрау с двумя дочерьми и падчерицей, младшенькой (Золушкой, значит). Гнобили бедняжку в три горла, работой заваливали, общественные нагрузки на нее повесили, – в общем, лютовали, будто «деды» над «духами», только хуже. Считается, что женщины более жестокий контингент. Сами, уродины, по балам шастали, а красавица падчерица горбатилась по хозяйству. Но была у нее фея-крестная. Золушкин батя перед тем, как копыта отбросить, водил знакомство с разными магами, вот и выискалась такая родственница. Девушка росла, росла и вымахала в совершеннолетнюю супермодель. Надоело работать, захотелось на балы. А тут и фея припорхнула-нарисовалась. Говорит: «Крестница, с днем рождения тебя! Ты вела себя образцово-показательно, хоть суши да на доску почета вешай. В подарок я разрешаю тебе загадать три желания. Всего три, но не торопись, подумай головой, а не тем, чем все в твоем возрасте думают…» Золушка долго не притворялась, мол, думаю-думаю. Отвечает: «Ах, крестная фея! Как долго я ждала этого момента! Как я к нему готовилась… У меня единственное желание. Выполни, пожалуйста, все мои мечты». С этими словами девушка вывалила на стол толстенную пачку мелко исписанной бумаги. Крестная чуть свои стрекозьи крылышки не склеила. «Ну, доченька! Губенка у тебя отнюдь не дура…» – изумилась фея…

Прапорщик прервал Колино повествование:

– Смотри-ка! Да это же Пес, мать его за ногу, в башмаках!!!

Впереди беззаботно топал старый знакомец. Мешок за спиной, неизменные боты, весело болтающийся хвост.

Палваныч потер руки в предвкушенье расправы.