Сергей Панарин - Барабан на шею!

В этом что-то было.

– Офелия, о нимфа!.. – продекламировал заклинание солдат, обнимая Барабан. – Хочу оказаться в кабинете Рамштайнта!

В Колином носу засвербело. Лавочкин вспомнил шутливый щелчок феи и смачно чихнул, ударяя лбом в Барабан Власти.

Бухнуло, как из гаубицы. Пол под ногами заходил ходуном. Сверху посыпался песок, затрещали стены…

Солдат очутился в кабинете дриттенкенихрайхского короля преступности. Магия феи работала!

Хозяин кабинета сидел и изощренно чревоугодничал. Количество блюд, нагроможденных на столик, не поддавалось подсчету. Рамштайнт, ни на секунду не задумываясь, запускал золотую вилочку в разные лакомства и метал кусочки в свою безразмерную пасть. Жмурился от удовольствия, запивал вином, налитым в фужер-переросток.

Коля проглотил слюну.

– Вот ваш артефакт.

Рамштайнт вздрогнул, повернул удивленное мусорноцветное лицо к Лавочкину.

Тот аккуратно поставил Барабан Власти на мягкий ковер.

– Вы только не стучите в него без нужды. Я нечаянно долбанул, и, боюсь, хранилище, где он был спрятан, обрушилось.

– Салют, Николас, рад вас видеть. – Рамштайнт расплылся в широченной улыбке, тряхнув обвислыми щеками. – И где моя охрана?! Спит, что ли? А вы все-таки отхватили вещицу… Разделим трапезу?

– Нет, спасибо, я недавно поел.

– Ну и чего тут страшного? Я тоже. Нет, юноша, мне вашего поколения не понять. Знаете, у меня была тяжелая юность: я постоянно недоедал и недосыпал. Поэтому сейчас в моей жизни две радости – переесть и переспать.

Король преступности подмигнул, тщательно вытер руки полотенцем, потом прошел к окну и повторил гигиеническую процедуру с помощью батистовой шторы. Приблизился к Барабану.

– Замечательно… Вот он, мегафетиш славного Зингершухера! Великолепно…

Рамштайнт положил ладонь на кожу Барабана. Проникся не проходящим отзвуком-м-м-м-м… Слегка тюкнул указательным пальцем.

«Бум!» – выстрелил артефакт.

Посуда, находящаяся в кабинете, лопнула, а оконные стекла вылетели с жалобным звоном.

– Мощь! – ликующе воскликнул Рамштайнт.

Глаза его блестели, как две золотые монеты.

Лавочкин сморщился от боли, пронзившей уши.

– Чуете, барон, величие этой вещи? Все вдребезги, вы оглохли, а мне – хоть бы что! Стучащий получает все!

– Я забираю знамя. – Солдат показал в угол, где висела полковая реликвия.

– Конечно-конечно, договор есть договор. К чему мне недействующая тряпка, когда тут такое…

В кабинет вбежали громилы-охранники.

– А, опомнились, – хохотнул Рамштайнт, тряся щеками, и еще раз легонько стукнул по Барабану.

Бугаи схватились за головы. Коля аж присел: в перепонки словно иголки воткнулись.

– Проворонили посетителя, будете наказаны, – по-отечески сказал король криминала, занося палец для третьего щелчка.

Лавочкин, не в силах терпеть мучительную боль, метнулся к знамени, ухватился за полотно и пожелал оказаться там, откуда сюда попал.

– Бум! – бабахнул Барабан.

Парень успел вспомнить, что поврежденное знамя не способно перенести его в пространстве, и отключился.

Он был без сознания всего мгновение, за которое услышал знакомый чистый голос знамени:

– Рядовой, взбодрись! Я почти вернуло силу!..

Шум, громкий давящий шум.

Коля открыл глаза. Каморка с дверью, сундуком и синей стеной. Не рухнула, устояла… Но главное…

Знамя работало!

– У-у-ух… – Солдат застонал, трогая уши пальцами.

Что-то липкое, сырое… кровь.

Лечиться.

Лавочкин нащупал знамя, пожелал исцеления.

Шум исчез, голова просветлела. Коля вытер уши и щеки. Встал на ноги. Энергия переполняла его, хоть взлетай.

– Вот теперь вы у меня попляшете, – пообещал солдат всем подряд, аккуратно обернул торс знаменем и пролез через синюю стену обратно в пещеру Страхенцверга.

Вход в незавершенный зал охраняли два стражника из свиты Белоснежки – бесстрастные люди в черных одеждах. В отсутствие хозяйки это были нормальные мужики – общительные, живые и вполне похожие на простых людей. Только сволочи.

– Жена у меня прямо как пчелка, – сказал первый.

– Что, работает с утра до вечера? – спросил второй.

– Нет, жужжит постоянно.

– Тогда тебе повезло, что мы вечно в разъездах. А то бы совсем довела…

Дверь за спинами охранников разорвало в щепки. Контуженные и исцарапанные стражи упали на пол.

Коля не скрывался. Звук взрыва в считанные секунды облетел пещеру Страхенцверга.

– Да, Марлен, я иду, – прошептал Лавочкин.

Мощь опьяняла. Солдат был подобен закодированному алкоголику, который вдруг сорвался в запой.

Забытое ощущение: «Я все могу».

Парень пожелал, и дверь восстановилась.

Но он шагал дальше, заставляя волшебные светильники зажигаться, будто при Хельге.

Выскакивающие к Лавочкину арбалетчики в черном засыпали на бегу, валились в кучу, а стрелы, выпущенные рефлекторным нажатием курков, Коля дотла сжигал в полете.

Солдат сошелся с Белоснежкой в трапезной.

От сонного заклинания она защитилась и пульнула в парня гранитной скамьей.

Он пожелал, чтобы скамья остановилась и устремилась к Марлен.

Девушка не стала упираться, просто отклонилась. Предмет с громким грохотом ударился о стену и раскололся на несколько кусков. Белоснежка запустила эти обломки в Лавочкина.

Коле надоело. Он захотел, и обломки рассыпались в пыль.

Марлен произнесла одно из своих коронных заклятий.

Перед ней вспыхнули три лиловых огненных копья. Они разлетелись в стороны и принялись кружиться, облетая Лавочкина. Девушка щелкнула пальцами. В следующую секунду копья неслись прямиком в голову солдата. Он повел бровью, и огненные орудия исчезли. Стекли в пол у его ног.

Затем парень, картинно воспарив, шибанул по противнице сгустком силы. Белоснежку прижало к стене. Чуть ли не до треска костей.

– Ты проиграла, – не соригинальничал Лавочкин.

И тут его слегка дернуло, и он снизился на несколько сантиметров.

Марлен отлипла от стены и упала на четвереньки.

«Что за хрень? – подумал солдат. – Как сказало знамя? „Я почти вернуло силу…“ Почти! Почти, идиот!.. Значит, вот он – предел возможностей. А ты дешевыми спецэффектами развлекался. Ну, все, кранты тебе, Колян».

Он пожелал спуститься. Знамя исполнило, но неуверенно, с покачиваниями и паузами. Когда до пола оставался метр, сила пропала. Лавочкин был готов и приземлился достойно.

Белоснежка, к счастью солдата, была занята собой: восстанавливала дыхание, сбивчивым шепотом заговаривала ломоту в суставах. Все-таки последний Колин удар получился неслабым.

Чуть подлечившись, Марлен подняла голову, отбросила волосы с покрасневшего лица. Встала.