Сергей Панарин - У реки Смородины

– Так разве его Илья Муромец не зашиб? – спросил Иван.

– О! Вспомнил, – усмехнулся хлебец. – Давнишние дела. С тех пор несколько Соловьев было. Они же размножаются. Я, когда в Тянитолкаев катился, окружную выбрал.

– Ну и мы умничать не будем, – сказал Старшой.

– Точно, – нарушил обет молчания Егор. – Пойдем по короткой. Избавим землю от врага.

– На подвиги потянуло? – прищурился Иван.

– Типа того. Я, братка, такую в себе силу чую, вот сейчас бы взял вон тот дуб да и вырвал с корнем.

Недалеко от дороги действительно стоял дубок: сильный, довольно молодой, ствол шириной в обхват.

– Валяй, – хмыкнул Старшой. – Рви.

– Да ладно, это ж я в переносном смысле, – сдал назад ефрейтор Емеля.

– Тогда не тренькай, – сухо сказал Иван.

Егор засопел, свернул с дороги и направился к дубу.

– А у него пупок не развяжется? – спросил колобок.

– Не знаю, – пробурчал старший сержант. – Но ума точно не прибавится.

Меж тем здоровяк-ефрейтор скинул парадный китель, присел, обнял ствол и стал пыжиться.

– Бросай, братишка! Грыжу заработаешь.

Лицо Егора сделалось пунцовым, тело покрылось потом и красными пятнами, но он и не думал сдаваться.

– Это надолго, – обреченно произнес Иван, садясь на корточки.

Минуту ничего не происходило. Потом ефрейтор отпустил захват, отлетел, отдуваясь, в сторону. Его гневный взгляд пронзал несчастное дерево насквозь. Могучая грудь вздымалась, словно кузнечные мехи.

– Да раздери тебя на ветошь! – взревел вдруг Егор, подскочил к дубу и нанес ему убийственный удар правым кулаком.

Еще во время замаха Старшой и колобок зажмурились, чтобы не видеть, как сломается рука упрямца, они ожидали услышать хруст дробящихся пальцев, но вместо этого раздался древесный треск.

Открыв глаза, Иван с Хлебороботом узрели заваливающееся дерево и исполина-дембеля, изумленно таращившегося на свой кулак.

Емельянов-старший сглотнул сухим горлом, потом промолвил:

– Ну, хорошо. Идем по короткому пути.

Где разум? Где логика?

Шли молча. Вскоре показалась развилка. Сразу было ясно, что вправо уходил проторенный, свежий путь, а левое ответвление еле угадывалось: старые колеи поросли травой, впереди виднелись темные заросли. Братья не сговариваясь свернули налево.

Колобка пришлось взять на руки, потому что он не мог продраться сквозь сухостой. Иван тащил каравая перед собой. Тот вобрал в себя ручки-ножки и снова стал идеальным сфероидом.

– А что соловей? Свистит? – спросил Старшой.

– Наверное, – откликнулся колобок. – Я сам не слышал. Туда же никто не ходит.

– Тогда я вообще ничего не понимаю. Если все знают, что он сидит на этой дороге, и не суются, то чего он там делает?

– Слушай, тебе не все равно? Природа Соловьев-разбойников до конца не изучена. Мы знаем, что он Соловей, следовательно, поет или свистит, а раз уж он разбойник, то разумно предположить, что он разбойничает.

– Ну и демагог же ты, – усмехнулся Иван.

– Кто я?

– Пустобрех.

– Оскорбить норовишь? – взвизгнул колобок.

– Тихо вы, – шикнул Егор. – Не шумите.

Оставшиеся полдня братья почти крались по пустынной дороге, но так никого и не встретили. Ночевать решили чуть в стороне. Облюбовали небольшой холмик с останками какой-то избы. Тут и дрова, и место просматриваемое, хотя в темноте вряд ли что-нибудь разглядишь.

Неподалеку было озерцо, так что близнецы смогли помыться. Продрогли, конечно, зато отогрелись у заранее разведенного костра. Еды почти не осталось, потому почти не снедали. Емельянов-младший стал кидать голодные взгляды в сторону колобка.

– Да несъедобный я! – рассердился каравай. – Жрать хотите, тогда лучше дрыхните. Мне спать не обязательно, я постерегу.

Так и поступили.

Егор вырубился мгновенно, даже стал тихонько похрапывать. А Иван немного поворочался, размышляя о прошедшем дне. Получается, зря крались. Да и маловероятно, что Соловей обнаружился бы прямо сразу. Это только в сказках все быстро происходит. Реальному человеку еще и потопать нужно.

Утро выдалось прохладным. На траве белела замерзшая роса. Спасибо большому костру – возле него было комфортно. И теплые плащи, подаренные Полканом, не помешали.

На остов избы сел ворон.

– Приветствую, добры молодцы! Все в делах ратных подвизаетесь?

– Угу, – хмуро ответил Старшой. Выбираться из-под плаща и куда-то идти категорически не хотелось.

– Примерно, похвально, прекрасно, – захвалила братьев-воронежцев птица. – О ваших деяниях сложат легенды.

– Лишь бы со счастливым концом, – тихо пожелал Иван.

– Ну, я полетел. Успехов!

Ворон исчез в лесных зарослях.

– Ишь, любопытный какой, – проговорил Егор. – Делать ему, что ли, нечего?

– Какая разница? – Старшой встал, ежась от холода. – Вперед, братан, труба зовет. Эй, колобок!

– А? Что? – Из-под куста выкатился перепуганный каравай.

– Ты это чего, дрых?! – воскликнул Иван.

– Нет-нет, задумался слегка, – заверил колобок и тут же смачно зевнул.

– Ни фига себе, – промолвил ефрейтор Емеля, разминая могучие руки. – Подползай, значит, вражина, и режь? Зачем врал?

– Не возводи напраслины, витязь, – сказал Хлеборобот. – Закемарил чуть-чуть после рассвета, и что теперь?

– А то, что самое верное время для нападения – это раннее утро, – веско проговорил Старшой. – Тут и охрана, как мы выяснили, спит, и у остальных сон крепкий. Следующую ночь разделим. Караулить станем по очереди.

– Если Соловья победим, – уточнил язва-колобок.

Вскоре путешественники столкнулись с первыми признаками присутствия Соловья-разбойника: лес резко закончился, и началось открытое поле. Точнее, даже не поле, а площадка с давно поваленными деревьями. Стволы лежали кронами от центра открытого пространства. Елки на границе леса стояли криво, будто бы облокотившись о зеленую стену.

В центре площадки рос кривой раскидистый ясень.

– Совсем изуродовали деревце, – прокомментировал колобок.

На ясене восседал сам Соловей. Он был неестественно крупным азиатом. Непропорционально большая голова с круглым, заплывшим жиром лицом торчала над деревом, словно воздушный шар. Иван прикинул размеры и решил, что рост разбойника должен составить не менее двух метров с половиной, а диаметр головы мог вполне оказаться сантиметров этак под семьдесят.

Соловей спал. Глаза его были закрыты, мясистый нос втягивал воздух, а затем исторгал его в мир. Храп при этом стоял оглушительный. Ноги были свернуты калачиком, руки упирались в колени, сутулые плечи почти не двигались, зато голый живот раздувался как огромный барабан. Очевидно, разбойника не стесняло сидячее положение, иначе он не стал бы отдыхать на макушке ясеня. Еще лихой уродец был не из мерзляков: красные грязные штаны да старая жилетка – вот и весь гардероб. Зато руки и тело поросли густыми волосами. Короче, красавчик.