Лана Туулли - Короли и Звездочеты

Лукин нуждался в противнике - «Это, батенька, первое дело - чтобы поддерживать себя в достойной форме, нужна соответствующая цель. Иначе - грустно». Чтоб не грустить, они договорились играть по пятницам, совмещая профилактику невротических реакций у Саши и дегустацию пирогов Марины Николаевны, заваривали чай по фирменному рецепту Лукина - «Такую травку никакой заваркой не испортишь», и садились друг напротив друга, нависая над клетчатой доской.

По мнению Саши, великолепным набором шахматных фигур, принадлежащим Евгению Аристарховичу, можно было только восхищаться издали, предварительно заперев в какой-нибудь стеклянный шкаф, чтоб не украли. Играть же им было чистое удовольствие!

Шахматы были замечательные - не черные и белые, как миллионы пластмассовых фигур по всему миру, а золотистые и темные-темные, густо лиловые, как южная ночь, залитая фиолетовыми чернилами. Светлые фигурки были вполне человеческими; можно было различить прекрасное лицо надменной королевы, король был при полном параде - с короной, мечом и мантией, на которой тончайшей резьбой изображался раскидистый дуб. Кони были рыцарями - всё, как положено, копье, конская сбруя, «стальные» латы; вместо слонов присутствовали «советники», как называл их Евгений Аристархович - один маленький и квадратный, весь топорщащийся диковинными тяжеловесными доспехами, второй высокий, в длинной мантии, с посохом и почему-то с длинными ушками. Ладьи были крепостными башенками, а пешки - два охотника, два кузнеца, купец, меняла, менестрель и шут. Против правил, диктовавших, что «пехотинцы» в шахматах лишены собственных лиц и каких-либо различий, в наборе Лукина все восемь фигурок имели свои собственные, запоминающиеся лица, один потолще, другой повыше, третий играет на крохотной деревянной лютне, а четвертый целится противнику в глаз…

«Лиловая» сторона была другой. Король и ферзь здесь носили хламиды от плеч до пят - «мантии, отличающие статус образованного человека,» - объяснил Евгений Аристархович. Посохи верховных чародеев были украшены мельчайшими стекляшечками; одного из «черных» слонов Евгений Аристархович называл «друидом» - у того посох был удивительно похож на живую веточку. Другой слон обозначался как «астролог» - и, к удивлению Саши, почему-то всегда погибал в самом начале партии. Вместо коней у «черных» были кентавры, вооруженные луками, а вместо ладей - «мегалиты», опутанные искусно вырезанными ветками и листвой. Пешки же были вообще не людьми, а существами из сказок - минотаврами, трехголовыми гидрами и балансирующими на хвосте морского конька полулюдьми. Как в эту компанию затесались два обыкновенных волка, Саша до сих пор не понимал.

Это были очень красивые и редкие шахматы, пусть и потрепанные, пусть и весьма поцарапанные, и если бы на месте Саши оказалась Машина младшая сестренка-»Не-могу-молчать!», она бы расставила их в ряд на столе и принялась сосредоточенно рассматривать их и мучить сестру и ее «ухажера» сказками, сочиняя на ходу бесконечные истории. Сам Лукин называл набор «Король и Звездочет», сетуя при этом, что в данном конкретном случае название всего лишь дань традиции, а по-настоящему в «Короля и Звездочета» надо играть совершенно иначе, не фигурками, а почти семью дюжинами карт, и там есть волшебные кристаллы, которые у каждого игрока должны быть своими, и менять цвет и силу воздействия при броске с конкретным количеством очков…

Но специалистами по карточным играм на Объекте считались Теплаков и его два соисследователя, от Лукина отползавшими с околосветовой скоростью, и лучше уж играть в шахматы - случайностей меньше, а азарту - почти столько же, потирал ручки Евгений Аристархович, и они играли. Засиживались до полуночи, и Марина Николаевна хлопотала, что молодой человек опять не выспится - понятно, что завтра выходной, но ты же знаешь, Женя, что в вашей работе могут быть всякие случайности… Саше стелили на кожаной кушетке в приемной доктора, и он засыпал - в самой обыкновенной психиатрической лечебнице, проходя клетка за клеткой свое вечернее поражение или победу, и почти не думая об основных подопечных Евгения Аристарховича.

Их было человек пятнадцать - постоянных «клиентов» психиатрички. Ну, по крайней мере, в цокольном этаже лазарета было пятнадцать запертых дверей, которые Сашка видел однажды -спустился вниз, поискать кабинет Лукина, когда еще не знал, что тот расположен на втором этаже, с юго-восточной стороны. Один пациент, по прозванью Боб, страдал хроническим алкоголизмом и постоянно сбегал из запертой палаты, какие бы сложные замки на дверь не навешивали. С тем же постоянством беглец ловился - около процедурного кабинета, в обнимку со склянкой медицинского спирта, употребленного внутрь вместо наружного. Еще два пациента были тихими сумасшедшими - Леночка как-то проговорилось, что суть их заболевания, вне всяческих медицинских стандартов, составляет убеждение, что оба они являются вампирами. При этом, что удивительно, оба «упыря» неплохо чувствовали себя при дневных прогулках по тихому чахлому садику, и даже вполне спокойно отражались в зеркалах. Однажды Саша прибежал в пятницу пораньше, часа в три, во время полдника, и столкнулся в коридоре с Галочкой, которая больным несла чашки с кроваво-красным содержимым - Сашке стало худо, и он долго не верил, что это всего лишь обычный томатный сок.

В тот день, после встречи с двумя чашками помидоровой крови, Глюнов ассоциировал особенно активно, и настоящее и будущее фантасмагорично склеивались с прошедшим и невозможным. «Штабс-капитан» Волков представлялся до ушей заросшим черной жесткой шерстью, имел взгляд дикий и злой, а челюсть необычно вытянутую и четыре слишком острых клыка, торчащих из-под узких темно-серых губ; его команда, как в мультике, рядилась в краденные овчины и прытко догоняла улепетывающих хвостатых и ноздрястых серых зайцев; сверкающий высокотехнологическими доспехами в стиле робокопа Кирилл Зиманович почему-то назывался рыцарем в тигровой шкуре (серебристо-золотистой, а не как обычно, оранжево-черной); режущиеся в преферанс Теплаков с Журчаковым представлялись аборигенами в травянистых юбочках и с костяными ожерельями на шее, уютно устроившимися под свесившейся пальмой; Петренко танцевала ча-ча-ча и швырялась портфелями с секретными документами… Лукин смеялся над ассоциациями и предлагал поработать с сопротивлением, а Марина Николаевна грозно отчитывала мужа: да посмотри ж ты, на нем лица нет! Перепугали его твои подопечные! Дай парню успокоиться!

Против всех страхов Глюнова, Лукин не стал пичкать парня таблетками или уколами, а предложил пройтись и подышать свежим воздухом. Вечерело, весна только-только вступала в свои права, и чахлый садик вокруг экспериментального оздоровительного центра как раз соответствовал унылому настроению Александра. Пожилой садовник добросовестно махал метлой - и Сашка, засмотревшись на узоры, которые чертили по серой земле березовые ветки, вдруг остановился и задержался. Дядя Бран - старикан добродушный и приветливый - закончив подметать, подрезал садовыми ножницами подсохшие за зиму побеги; потом, явно считая, что вечер хорошей работе не помеха, принялся переносить кучи мусора поближе к будущему костру. Сашка, не заметно для себя, начал помогать, потом они с дядей Браном долго сидели, смотрели, как чадит слабенький костерок, с недовольством потребляя отсыревший весенний мусор. Бран рассказывал о чем-то - дескать, вот, садовничаем помаленьку, а был у него друг в далекие времена - так ему стоило плюнуть, так и дерево бы выросло, да не простое… А золотое, - в тон подхватил Саша, и дядя Бран рассмеялся - нет, зачем нам золото? От него только душе искушения! А вот бы деревце, с одной стороны - вишневое, а с другой сливовое. Подумаешь, - хихикнул Саша, - да Журчаков и не такие фокусы горазд выделывать. Тоже мне, юные мичуринцы; не стоит им ждать милостей от Природы… С Браном было уютно и спокойно, веселые голубые глаза старика смотрели на мир так, будто этот чахлый голый садик позади потерянной в степи психиатрической клиники был лучшим местом во Вселенной, и к ночи Саша чувствовал себя так, будто не мусор - а свои печали сжег в садовом костерке.