Татьяна Рябинина - Кроссовки для Золушки

- Не старайся, не поможет, - остановил меня Кросс.

Но я, тем не менее, огласила весь список, старательно тыча ему в нос (носы!) фотографии пропавших машиновладельцев. К моему великому удовлетворению, Юрий Васильевич Седов отбор прошел. У него оказалась почти новая темно-синяя «Ауди».

- Уже кое-что! – я пыталась выжать из себя хоть каплю оптимизма. – Все-таки, тринадцать человек не полторы сотни.

Но Кросс моих надежд не разделял:

- А что, если я ездил не на своей машине, а по доверенности?

- Может, ты вообще был шофером? – поддела я, но Кросс не обратил внимания. Или сделал вид, что не обратил.

- Может, меня вообще среди них нет. Ну, среди тех, кто в розыске. Может, меня и в розыск-то не объявляли.

- Не может быть! Ты наверняка не один жил. И работал где-то. Не верю, что тебя никто не хватился.

Между прочим, Алла Павловна Румянцева, на которую Кросс положил глаз, тоже оказалась в списке – с черным «БМВ». Ничего себе! И он не преминул этот факт отметить. «А, и эта мышка здесь!» – довольно протянул он. Хотя, на мой взгляд, крайне глупо называть мышкой девицу под метр восемьдесят ростом.

- Тебе что, так хочется быть бабой? – сварливо поинтересовалась я. – Да еще такой бабой?

- Бабой, как ты выражаешься, мне быть не хочется, - парировал Кросс. – А вот если уж быть женщиной, то почему бы и нет? Вполне качественное тело, я думаю.

- Значит, мое тело тебе не нравится? – взвилась я, даже не задумываясь, насколько двусмысленно звучат мои слова.

- Ну почему же? – усмехнулся Кросс. – Очень даже нравится. Но оно уже занято тобою. Тем более, я предпочитаю наблюдать за ним со стороны. Особенно когда оно переодевается в ванной, забыв закрыть дверь.

Вспыхнув, я пинком скинула Кросса с табуретки. Правая кроссовка закатилась в угол, левая оказалась под столом.

- Ты бы как-нибудь поаккуратнее, а? – несмотря на стерео, голос звучал приглушенно. – Я тебе не боты какие-нибудь. Нет, пожалуй, не стоит на тебе жениться. Не люблю баб, то есть женщин, которые распускают руки.

- Ну и прекрасно, - крикнула я уже из ванной, тщательно закрыв дверь на задвижку. – Надеюсь, и не придется, особенно если ты сам окажешься бабой. То есть, пардон, женщиной.

Налив в ванну воды, я добавила туда лимонной соли и плюхнулась, как кит, заливая пол. Без книжки и без чашечки кофе.

Похоже, я настолько сошла с ума, что устроила своим ботинкам сцену ревности!

- Это нереально! Понимаешь? Не-ре-аль-но!

- Нереально что? – Епихарий откинулся на спинку кресла, затянулся тонкой сигаретой с зеленоватым обрезом, выдохнул облачко дыма.

- Нереально объехать весь город, дом за домом. Они, дома то есть, имеют скверную привычку стоять не по линеечке вдоль проезжей части, а громоздиться кучами вглубь.

- Девка купила кроссовки на рынке. Сейчас мало кто ездит за дешевыми покупками на другой конец города. Скорее всего, она живет где-то недалеко. Я тебе об этом говорил, если помнишь. Или работает.

- Но мы объехали практически весь Выборгский район. Сначала днем, потом вечером, ночью.

- Она могла уехать куда-нибудь. К хахалю, например. Могла вообще в отпуск отправиться. Лето ведь. Чего бы не уехать в новых кроссовках.

- Ага, в деревню Большие Говнюки.

- Хотя бы. У каждого свой экстремальный спорт. А теперь слушай внимательно!

Его глаза полыхнули по-кошачьи, и даже зрачки на мгновение стали узкими вертикальными щелочками. Дым от сигареты мешался с тонкими струйками, вьющимися над курительницей, дурманил, заставлял сердце биться быстрее, а мысли течь медленней. Епихарий то приближался почти вплотную, то оказывался где-то далеко-далеко, за завесой дыма, почти на краю света, его голос звучал сквозь дремоту…

- Не спать! – рявкнул он.

- Извини.

- Мне сказали, что в субботу в квартире Венцеслава кое-кто побывал. Участковый и еще мужик с девкой.

- И что?

- Что? – переспросил Епихарий. – Не понимаешь?

- Ты хочешь сказать, что это была она? Но почему ты так думаешь?

- Я не думаю, а знаю. Иногда господин открывает мне то, что необходимо. Так что не уехала она в деревню Большие Говнюки. Можешь больше по городу не мотаться. Она придет туда снова.

- Ты и это знаешь?

Епихарий кивнул.

- Жди ее там. Глаз не спускай с его дома.

- Как ты думаешь, что ей там надо было?

- Боюсь, она что-то смекнула. Пока еще не знает, куда ткнуться, напролом идет. Но… Как знать, как знать. Надо поторопиться.

- Послушай, а что будет, если она все же узнает наши имена?

- Ну, тут возможны варианты. Если она каким-то чудом узнает только твое имя, вообще ничего произойдет. Если только кроссовочье, это гораздо хуже, хотя и не смертельно. Облик человеческий вернется, но не память. А вот если оба… Даже говорить не буду, чем это для тебя обернется. Лучше тебе этого не знать.

- А если… ошибется?

- Ну… - Епихарий добродушно рассмеялся и снова сделал затяжку. – Об этом я, пожалуй, тоже умолчу. Потому что толком не знаю сам. Одно точно знаю, если она ошибется дважды, то мы выиграли. Впрочем, если боты будут у нас, то это все уже не имеет никакого значения.

Вечером позвонил Димка, сказал, что находится в трех кварталах от меня и может заехать. Я уже как-то подзабыла о своей просьбе сделать Кроссу повторную отчитку, поэтому была изрядно удивлена, увидев большую спортивную сумку со всем для этого необходимым.

То ли домашние условия сыграли свою роль, то ли все, чего можно было, мы уже достигли в первый раз, так или иначе, Кросс ничего дельного больше не вспомнил. Я уговаривала Димку остаться попить чайку, но тут ему на мобильный позвонила Анна Петровна: заболел Лешка. Димка заторопился домой, не успев прочитать мне очередную пастырскую нотацию о необходимости почаще посещать храм и участвовать в жизни прихода. Я, в свою очередь, не успела рассказать ему о походе с капитаном Курбановым в колдуновскую квартиру. Тем более была не уверена, а стоит ли вообще рассказывать – вряд ли бы он это одобрил. Но потом вспомнила о фотографии и остановила Димку уже на пороге.

- Посмотри, - протянула я ему снимок. – Что-то место знакомое, а вспомнить не могу.

Димка фыркнул совершенно неподобающим для его сана образом:

- Ну, девушка, ты даешь! Или это юмор такой?

- Ничего подобного! – оскорбилась я. – Почему, собственно, я должна запоминать всякие двери?

- Потому что заходила в них на протяжении пяти лет. Это вход на факультет. Между прочим, там даже табличку видно. И как ты только смотришь?

Я взяла фотографию и пригляделась повнимательнее.

Действительно! Конечно, кое-что изменилось, но в целом – да. Родной филфак. И на табличке, если очень хорошо присмотреться, можно прочитать: «…лологи…ульте…».

Вот стыдоба-то!

По счастью, Димка не стал выяснять, кто изображен на фотографии, скоренько благословил меня и нырнул в подъехавший лифт. А я решила с утра непременно навестить альма-матер.