Надежда Первухина - Вежливость королев

— Итак, наши вербовщики — дрянь, — повторился он. — Но других, к сожалению, у нас нет. Несмотря на дармовую еду и какой-нибудь заработок, порядочные люди не хотят оглашать на площадях указы о военном призыве и навлекать на свои головы проклятия матерей, жен и сестер… Поэтому вербовщиками становится всякое отребье, а отребью лишь бы набить брюхо да залить глаза. О деле же, к коему они призваны, эти мужланы вовсе не радеют.

— Надо найти других! — крикнула королева.

— Поздно, ваше величество. Война катится по стране, это и без оповестителей-вербовщиков видно. Да и откуда взять? Лучше будет, если хоть один солдат станет в строй, чем пятеро пьяниц примутся разъезжать по городам, зачитывая королевский указ, который и без них все прекрасно знают.

— Знают?! — вспыхнула Кириена. — Тогда почему в городах нет очередей к призывным пунктам?! Где тарсийский патриотический дух?!

— Какой уж тут патриотический дух, ваше величество, — снова позволил себе сардоническую улыбку Главный Советник. — Кстати, советник Атасс, вы опять испортили воздух, в вашем возрасте пора как-то унимать вольности своего кишечника… Да, так вот. Тарсийское Ожерелье благодаря правлению трех последних королев напрочь лишилось чувства патриотизма и превратилось в весьма циничную страну. Если мы и ведем какие-то мелкие войны, подавляем восстания, то лишь для того, чтобы окончательно не потерять лицо перед мировым сообществом. Из этого логично вытекает ответ на ваш вопрос, почему никто не идет на призывные пункты, а, наоборот, все более-менее дееспособные мужчины стараются откосить от армии.

— Что сделать?!

— Ну, откосить… то есть избежать рекрутского набора.

— Да это же измена родине!

— Еще чего. Просто хитрость наших славных граждан. Для избежания воинской службы они весьма убедительно притворяются сумасшедшими, неизлечимо и опасно больными, увечными, кем угодно, лишь бы не служить. Правда, есть беспроигрышная возможность заполучить массу покорных солдат…

— ???

— Забрать в армию крестьян.

— Нельзя. Никоим образом, — вдруг отстраненным каким-то голосом сказала Кириена. — Крестьяне в армии — большая стратегическая ошибка. Их дело, тем более весной, сеять хлеб. Иначе стране, помимо войны, грозит еще и голод.

«Разбирается», — подумал герцог Рено и мысленно поаплодировал Кириене.

— Ваше величество, — слегка растерялся герцог Атасс, что выразилось в целой серии негромких, но частых попукиваний. — Но на рекрутчину в деревне у нас последняя надежда! Там еще так сильны традиции! Крестьяне всегда верили в свою добрую королеву и охотно шли в солдаты. А городские негодяи уже ни во что не верят и не хотят идти воевать!

На несколько минут в нетопленом тронном зале повисло молчание. В течение этого молчания герцог Атасс сумел воспроизвести посредством своих кишечных газов начальные такты древнего государственного гимна «Сияй, Ожерелье великой державы!», Главный Советник — полюбоваться видом из окна, а Кириена занималась внутренним самоистязанием:

«Ты не зря была призвана из своей Монохроммы в это королевство, да еще таким чудесным способом! Ты всю жизнь, прошлую жизнь, была бойцом, обучала бойцов и теперь должна показать, на что действительно способен твой стратегический гений. Эту страну надо спасти. Но для начала нужно сделать так, чтобы страна захотела сама этого спасения. И если мужчины королевства отказываются воевать, то почему бы не позволить этого женщинам?!»

Последнюю свою мысль Кириена высказала вслух. Советники долго молчали, а потом герцог Рено осмелился спросить, глядя на королеву как на безумную:

— Вы это серьезно, ваше величество?

Кириена вдруг поняла, что ею движет то странное спокойствие, леденящее душу спокойствие и равновесие, с которым она однажды шла во главе полка Почетных Дев Монохроммы, и два меча в ее руках двигались так, словно владелица вовсе позабыла о них. И лишь кругом падали поверженные враги…

Вот с этим заполняющим душу спокойствием Кириена и произнесла:

— А что в этом странного, мессеры? Еще в нашем указе мы предложили боеспособным женщинам стать защитницами державы…

— Но… Предполагалось, что это лишь изящный оборот речи, долженствующий поднять общий боевой дух, просто слова…

— Нет. Это не просто слова. Главный Советник, вашей страной уже несколько веков правят королевы. Женщины. Это вы им позволили. Так позвольте теперь им воевать и умирать за свою страну.

— Ваше величество, это невозможно! Женщины не пойдут воевать.

— Пойдут, — сказала Кириена, и голос ее был таким, словно клинок сломался о клинок. — Женщины могут все. В том числе и воевать, если их мужья оказались трусливыми изменниками. Вызовите секретаря, Главный Советник. Мы желаем издать новый указ.

И герцогу Рено ничего не оставалось, как прозвенеть колокольчиком, вызывая секретаря в тронный зал.

Когда новый указ был подписан Кириеной и бережно унесен секретарем для передачи королевским глашатаям, в тронном зале опять долго молчали.

«Отпустила бы она нас, — тоскливо размышлял Главный Советник. — Все равно толку в этом собрании никакого».

Но королева была неумолима.

— Главный Советник! — ледяным голосом воззвала она к своему первейшему и покорному служителю.

— Да? — поднял на Кириену глаза герцог Рено. Если какое недовольство в его взгляде и присутствовало, то Главный Советник великолепно умел это скрывать.

— Мы хотим знать, почему на этом заседании не присутствуют советники Хламидий и Долл Сальдо? Разве вы не довели до их сведения…

— Довел, — с мрачным удовольствием проговорил герцог Рено. — Но они проигнорировали приказ, сославшись на то, что у них слишком мало времени, чтобы тратить его на пустые разговоры.

— Вот как! Премило… Чем же они так заняты?

— Герцог Озрик Хламидий составляет умиротворяющие петиции к властителям воюющих держав, а герцог Долл Сальдо озабочен состоянием королевской казны… Она ведь у него, как всегда, почти пуста!

— Кстати о казне… Послушайте, Советник, у нас создается впечатление, что подробности ее плачевного состояния знают все, кроме королевы. Герцог Долл Сальдо представил нам невразумительные отчеты, которым мы не верим. Мы желаем незамедлительно устроить Большую королевскую проверку казнохранилища, а также настоящего состояния дел с ценными бумагами Тарсийского Ожерелья. Причем сделаем это без предупреждения мессера Сальдо.

— А, он все равно узнает! — махнул рукой герцог Атасс. — У Долла Сальдо во дворце полно наушников. Не удивлюсь я и тому, что и этот наш разговор сей хитроумец самолично подслушивает через особую слуховую трубу, сидя где-нибудь в подвалах на мешках с наворованным у Тарсийского Ожерелья золотом!