Ольга Громыко - Капкан для некроманта

Луна так причудливо вытянула и изломала скользящую по земле тень, что даже дракон пустился бы наутек, не дожидаясь, когда из-за угла покажется отбрасывающее ее чудовище.

Рыжая псина, дремлющая частично под крыльцом (хвост – вещь нежная, надо его беречь), а частично снаружи (свежий воздух, к тому же вдруг есть позовут?), приподняла голову, принюхалась, зевнула и деловито сдала задом, прячась целиком. Не то чтобы она кого-то боялась, а так, на всякий случай. И вообще, разве порядочная собака не может просто замерзнуть?

У задней стены дома, полускрытая кустами орешника, стояла лестница. Но четырем когтистым лапам удобнее взбираться прямо по бревнам.

Распахнутое окно второго этажа чуть слышно поскрипывало ставнями. Тонкие занавески выбились из-за подоконника и плескались на ветру, как застрявшее в проеме привидение, а в стоящей под окном кровати по всем канонам жанра полагалось безмятежно почивать средь подушек и розовых лепестков прелестной златокудрой девице в кружевной рубашке до пят.

Подушки были. Розы – тоже, дюжины полторы, небрежно засунутые в щербатый кувшин с водой, слишком для них короткий. Рубашка висела на спинке стула, подменяя кружева дырами, рядом полулежали сапоги, а в кровати дрых, то есть почивал, укрывшись углом простыни, худой черноволосый мужчина.

Тень втянулась в окошко вслед за хозяйкой, карающим мечом пала на спящего и начала расползаться по нему с самыми гнусными намерениями. Шевелящиеся от нетерпения когти уже почти коснулись смуглой кожи, как вдруг мужчина сладко потянулся, окончательно сбивая простыню, и, неожиданно обхватив меня за шею, смачно впился губами в оскаленную морду.

– Ну наконец-то! Мне уже становилось холодно и одиноко в этой огромной постели…

– Эй, ты чего?! – Я ошалело попятилась, фыркая и мотая головой. – Дай я хоть ипостась сменю!

– Зачем? Так даже оригинальнее.

– Извращенец! – Я все-таки вырвалась, скатилась на пол и сердито встряхнулась. – Все белье в шерсти будет… Ты когда приехал?

– Сегодня вечером. – Верес заложил руки за голову, дразня меня нарочито алчным взглядом – как будто не только раздевающим, но и ощипывающим.

– И где полночи шлялся?

– Изменял тебе с другой нежитью, разумеется.

Я невежливо показала хвост его довольной ухмылке. До сих пор не люблю при нем превращаться, но уже по другой причине: перетекающая в лицо морда имеет обыкновение производить на зрителей такое сильное впечатление, что самой иногда в кошмарах снится. Со спины еще терпимо.

– Ну погоди, вот сейчас дух переведу и кинусь тебя душить из ревности…- Теперь и голос звучал чище, и усилий для разговора приходилось прилагать меньше. А чтобы Верес не посчитал меня обманщицей, я действительно вскочила на кровать и с боевым кличем нацелилась на его горло.

Несколько минут мы со сдавленным рычанием и хохотом катались по постели, потом замерли в обнимку, целуясь уже по-настоящему. Наконец я со счастливым вздохом спрятала лицо у него на груди. Боги, как же я соскучилась! Так бы вечно и лежала, вдыхая знакомый запах и прячась в нем от окружающего мира… Не хотелось ни о чем расспрашивать, ничего рассказывать – просто наслаждаться безмятежным покоем.

Верес к решительным действиям тоже не переходил, да и вообще, похоже, начал задремывать, заполучив такую уютную грелку в моем лице и прочем теле.

– Эй, а кто только что грозился надругаться над бедной нежитью?! – возмутилась я, приподнимаясь на локте. Мне самой дико хотелось спать, но поддразнить мужчину – еще сильнее.

– Давай утром, а? – чуть виновато предложил Верес, подбирая простыню и натягивая ее до самых подмышек. – Я только что с кладбища вернулся.

Я легонько куснула его за ухо.

– Надо же, а с виду как живой!

– Только с виду. Видишь ли, меня поставили перед жестоким выбором: либо я резво бегаю и много колдую, либо наслаждаюсь вечным покоем в одной из могилок. Вот я и подумал, что отдохнуть еще успею.

– Ты же некромант, – ехидно заметила я. – Ты должен уметь поднимать все!

Конец фразы смазался зевком, и колдун, усмехнувшись, провел ладонью по моим распущенным волосам, мягко заметив:

– Шел, ты дурачишься.

– Угу, – согласилась я, снова утыкаясь носом ему в шею. Потом легонько тронула ее губами и почувствовала, как крепче сжалась обхватывающая меня рука. Не сказать чтобы удобно, зато приятно. Ладно уж, пусть держит, во сне все равно отодвинемся и уляжемся поудобнее…

Утро началось со стонов и ругани – ни колдун руку не убрал, ни я не откатилась. В итоге рабочая некромантская конечность затекла до полной потери чувствительности, а у меня, напротив, так ныла шея, словно по ней стукнули поленом.

– Ночь любви, чтоб ее!… – сердито шипела я, пытаясь одновременно удерживаться от мата и смеха. – Не разогнуться…

– Значит, удалась! – глубокомысленно заметил Верес, но тут рука очнулась и ему стало не до сарказма.

Я потянулась за висящим под «кружевной» рубашкой халатом, но меня бесцеремонно опрокинули обратно на кровать, предложив «давай поцелую в мордочку, и все пройдет», действительно поцеловали, я замурлыкала, и как-то незаметно выяснилось, что рука у Вереса тоже прошла, да и вообще он прекрасно себя чувствует… даже очень прекрасно… можно даже сказать, изумительно… ох!…

– Ой, а чем тут у нас мама с папой занимаются? – вкрадчиво поинтересовались от двери.

Мы смутились и заниматься прекратили. На пороге, кокетливо отставив голую ножку (да и верх в полупрозрачном халатике на одной завязочке считался лишь условно прикрытым), стояла дриада, умудряясь казаться соблазнительной даже с восьмимесячным ребенком на руках. Ревновать я, конечно, не стала, но оценила.

– Доброе утро! – жизнерадостно констатировала Ларрина, сгружая на кровать запыхтевшего от восторга карапуза. Разумеется, первым делом Ройм пополз к давно не виденному папаше, сияя улыбкой во все двадцать зубов – пока что единственное его отличие от человеческого детеныша. Я невольно залюбовалась сынишкой: черноволосый, синеглазый, ничуть не похожий на моего первенца… и хвала богам! Он – это только он, и не надо нам лишних сравнений и воспоминаний.

– Ох, ну ты и здоровенный стал! – Верес поднял малыша на вытянутых руках, покачал из стороны в сторону, и тот завизжал от восторга.

– Ты ж его всего две недели не видел, – ревниво напомнила я.

– Вот, целых две недели!

Враки это, что дети уже через несколько дней забывают уехавшего человека. Или Верес просто каждый раз нравился Ройму заново?

Я встала и осмотрелась, но кроме роз (уже подвядших), одежды на стуле и сумки с узорчатой бляхой под ним, ничего нового в комнате не заметила.