Ника Ракитина - Дело о физруке-привидении

Турнир двинулся своим чередом. Почти так, как описано в великом произведении великого шотландского писателя, только без лошадей и копий, и венец победителя был не из золота, а из всяких лохматых травок. И наделся слегка набекрень, задевая оттопыренное, красное от смущения и гордости ухо. Честь выбирать королеву любви и красоты повергла юношу в шок. Под аплодисменты и радостные крики, поняв, что живым не уйти, он увенчал первую подвернувшуюся даму (даме пришлось довольно низко нагнуться) и немедля сбежал. Его не воротил даже мешок с шоколадными конфетами, приз от администрации, которым, призывая, потрясал Ростиславыч.

Некоторое время пыль ристалища месили две «стенки» — изо всех сил взаимно запихивая противника в пятый угол.

Отстрелялись лучники. Несколько стрел со смягченными наконечниками ну совершенно случайно угодили в зрителей, каждый раз вызывая взрыв "народного энтузиазизма". Ростиславыч накормил конфетами (теми, что не успел втихую оприходовать Боря) чемпионов и прекрасных дам. После чего люди отправились ужинать. Потому что именно после ужина должно было начаться самое главное — Игра.

Называлась игра "Костры и ливни".

Еще в полудник Ростиславыч пересел за стол Киры со своим киселем и спросил, глядя на нее с благоговением:

— Что такое игра, объясните еще раз, пожалуйста, Валькира Дмитрьна. Это как «Зарница», только в средневековье?

Тут же к столу подскакала раздатчица и вывалила целую гору пряников: вот она, польза близких контактов с начальством. Воспитательница на «Валькиру» не обиделась — приятно, когда тебя считают девой-воительницей, почти родственницей Одина, и роман Марии Семеновой Кира просто обожала. А уж про игры могла рассказывать бесконечно. Ленка Тимофеевна, чтобы не ляпнуть чего, поспешно вгрызлась в пряник. В процессе подтянулся подталкиваемый Ванечкой Генаша с хвостом из Ируськи (Ируська требовала, чтобы ее на игре сделали несчастной драконьей пленницей, которую придет и спасет доблестный рыцарь. Кто должен быть рыцарем, сомнений не вызывало. Музрук не выдержал и рявкнул, что Ируське подходит одна единственная роль — этот самый дракон.).

— … на два сектора: полигон и мертвятник, — вещала Кира, подливая себе киселя из протянутого кем-то чайника. — Если игра ведется с перерывами, то выделяют отдельно лагерь для личных вещей, ночлега и психологической реабилитации.

— Какой ужас! — пробегая, вскричала Любочка.

Валькира пожала плечами. Почему-то при слове «игра» ей чаще всего вспоминались теплые воскресенья, желтые листья на фоне яркого осеннего неба, прозрачность веток и перестук деревянных мечей. Игра — это неограниченная возможность быть самим собой. Сбросить маску, не подстраиваться под обстоятельства, жить полно так, как больше нигде… ведь в игре даже смерти можно не бояться. И если прохожий шарахается от людей с деревянными мечами — это проблемы прохожего. Почему он от пьяниц так не шарахается? Привык?

— Но почему "Костры и ливни"? — допытывался Роман Ростиславович.

Валькира улыбнулась:

— Это просто. Один из парней, что ходил к нам в клуб, устроился сторожем в детский садик. Длинное, совершенно темное здание, только изредка в стеклах отражается фонарный свет. Он на него смотрел и думал, как здорово сделать ночную игрушку: когда в окнах движутся свечные огоньки и рыцари фехтуют на плоской крыше…

— Если с философской точки зрения, — прибавил Ванечка, — то главная цель… Э, ребенок, отойди! — рявкнул он на Кекса, пробующего подслушивать. — Сверх, эта, задача — чтобы и Костры знания, и Ливни чувств поняли, что лишь объединившись, они могут пережить Ночь. А не поймут — так пусть просто поразвлекаются.

— Я так и не понял, — навис над столом Вадимчик, — а роль надо учить?

Нет, ну за две планерки и пол дня «загруза» не врубиться? Валькира обратила гневный взор на Гену: твоя идея — сам меня и выпутывай. И Генаша объяснил проникновенно, что ролевая игра — не театр (в большинстве случаев) и слова учить не надо. Мастера задают абрис эпохи, граничные условия, а внутри этих условий игроки вольны творить сами — и словами, и поступками.

— Вот только анахронизмов не надо, — открыла рот Ленка. — Кирка за анахронизмы мяукать заставляла.

— И что?

— Мяукали.

Стихийный разговор обрастал людьми. Как-то незаметно на столе убывали пряники. Но последний штрих внесла Жанночка. Исподлобья обозрела Киру и Генашу и истерически крикнула:

— Пожар!

Народ повскакал, опрокинув кисель.

— Дети пожар устроят. И нас водой обольют.

— Деточка, — Ростиславыч вытер вспотевший лоб, — мне в моем возрасте так пугаться вредно.

— Мы фонарики сделали, из консервных банок, — заметил Иван Владимирович. — Кругом не только идиоты.

Юрьевна побагровела.

— Жанночка, там, за столовой, склад пластиковых бутылок, — нежно поддержала Елена Тимофеевна. — Надо еще брызгалок понаделать.

Кира задумчиво поводила пальцем по кисельной лужице, вскинула взгляд. Мальчишки из ее отряда как раз доканчивали дежурство. А Максим, забыв про недотертый столик, смотрел на нее, и его уши медленно становились малиновыми.

— Симрик, тебе чего? — спросила воспитательница удивленно.

Ребенок отшатнулся, с грохотом снеся с соседнего стола опрокинутый кверху ножками стул.

— Э-э, ничего, — Даник Кахновский кое-как умудрился и вернуть на место стул, и уволочь приятеля.

— Чего ты лез? — бесцеремонно рявкнул он на выходе из столовой.

— Я… я только… в общем, если один человек признается второму в любви, а третий знает, что первый — преступник, то должен ли он второму об этом говорить?

… На закате над лагерем протяжно и звонко пропела труба, и, повинуясь этому знаку, вспыхнул на Змеиной Горке Костер, а с пожарной бочки возле третьего отряда сняли крышку, превратив ее в щит, а бочку — в волшебный Источник. В этот же миг экспедитор Володя, исполнявший и обязанности электрика, нажал на рубильник, и свет погас, заставив лагерь окунуться в совсем другие, влажные и духовитые сумерки незнакомого мира. Отчаянно заливались в росистой траве кузнечики, пахло рекой и сеном, надвинулось на таинственные сосновые, дубовые, березовые кроны бесконечное небо, и узоры свечек, скользящие среди темных домиков, казались спустившимися к земле звездами. Брызнула по листьям вода, простучали шаги, в отдалении засмеялись, и звонко откликнулось на смех эхо.

3.

— Мне все ясно, — сказал Максим, задвигая поглубже в малинник горящие фонарики, и задумчиво уставился в облака. Катька с Даником переглянулись. Официально числились они в команде «костров», почему и должны были таскать с собой огонь, как символ души. Конечно, проще было бы завершить расследование, носясь по лагерю бесхозной нечистью, но Симрик решил пойти на жертвы: сегодня свет мог очень и очень пригодиться.