Николай Кудрявцев - Что уж, мы уж, раз уж, так уж...

Если бы, на месте луны, был русский человек, он бы позавидовал. Сразу было видно, что ребята посидели по-человечески. Почему по-человечески? Потому что без мордобоя. С мордобоем, это называлось бы: "посидели славно!".

Владимир Вольфович попытался поднять голову, но не смог. Мало того, что она не поднималась, так она еще и раскалывалась на черепки. Не открывая глаз, он ощупал свою голову руками, пытаясь обнаружить трещины.

— Очнулся, Вольфович? Силен, ты, поспать!

Голос был знакомый. Жаль, что глаза не открывались. Теперь гадай в слепую, кто тут рядом находится.

— Ты резких движений не делай. При похмелье это не рекомендуется.

"Точно! Я же вчера с гномами пил. А зачем?".

Он попробовал открыть глаза, и это ему на треть удалось. Он понял, что его голова, сжимаемая руками, покоится на столе. Напротив головы, через стол, сидел лохматый мужичок и сочувственно улыбался.

— Ты гном? — Спросил Вольфович, поднимая голову при помощи рук.

— Нет. — Мужичок с тревогой заглянул Журиновскому в глаза. — Я домовой. Никанор. Мы с тобой вчера на бургерштраф пили.

— Брудершафт. О-о-о. Го-ло-ва-а-а.

Мужичок быстренько вынул из кармана чугунок, пошарил там рукой и протянул Вольфовичу деревянный ковш, в виде утки.

— Испей, — ласково проговорил он. — Полегче станет.

Владимир Вольфович, схватил ковш трясущимися руками и припал к нему губами. В комнате раздались звуки жадных глотков.

— Уф! — Напившись, выдохнул Журиновский. — А где гном Брыня?

— Брыня не гном. Он воин! — Пояснил Никанор. — Гном, у нас, Диоген.

— Диоген? — Вольфович удивился, сделал еще пару глотков и поставил ковш на стол. — Диоген не гном, а грек.

— Грек? — Настал черед удивляться Никанору. — А мне ничего не говорил. Вот засранец!

— Слушай, Никанор. — Журиновский кивнул на чугунок. — А у тебя, там, коньяк имеется.

— Сколько?

— Грамм пятьдесят.

Никанор вытащил из чугунка стопку с коньяком. Вольфович выпил и блаженно закрыл глаза, прислушиваясь к теплу, разливающемуся по внутренностям. Вдруг он встрепенулся.

— Черт! — Он вскочил и начал приводить в порядок свой костюм.

— Ты чо, Вольфович?

— У меня же дело к Емелину Ивану Ивановичу. — Журиновский оглянулся, чтобы удостовериться, что в комнате только они с Никанором, и шепотом спросил: — Он тоже гном?

— Ванька-то? Нет! — Никанор отрицательно покачал головой. — Он, просто дурак.

— Дурак? — Вольфович застыл. — В каком смысле?

— У них в роду все дураки.

— Значит все зря? — На Вольфовича было жалко смотреть. — Поездка, пьянка, надежда, работа. Подать в отставку и все проблемы решены.

— Ты чо там бормочешь? Галстук жалеешь, что ли? Мы его мигом исправим, как новый будет.

Владимир Вольфович, только сейчас заметил, что держит в руке, замызганный икрой, галстук. Он медленно развязал его и бросил на пол. Потом с горечью посмотрел на Никанора и, пугающе спокойным голосом, сказал:

— Какой, на хрен, галстук? Какое, на хрен, исправим? У меня внука украли! Подонки! Негодяи!

— Вольфович! Друг! — Никанор сунул ему в руки стопку коньяка. — Выпей соточку, успокойся. Не убивайся, ты так. Бесполезно. Хочешь убиться? Иди к Брыне и врежь ему как следует. Вот тогда, ты точно убьешься. Думаешь, я не понимаю, что у тебя сейчас в голове? А вот, хрен ты угадал! Все я вижу. Думаешь, что Иван дурак, и дело твое завалит? Еще один хрен за угадывание. Ты что ж, в детстве, только уголовный кодекс читал? Не знаешь, что у нас на Руси, только дураки и могут что-то сделать? Кто, как не дураки, могли выступить против Орды на Куликовом поле. Или ты думаешь, что аспирант, запоролся с поляками в болото и там сгинул с ними? Вундеркинды, что ли, бросались грудью на пулеметы и шли на таран? Спал, что ли, когда умники страну в пропасть столкнули? Хорошо, что дураки притормозили, а то бы разлетелась Русь на кучу маленьких Люксембургов. И раскис ты, как баба, потому, что так и не понял, что дурак, это не диагноз, а мнение. И даже не это главное. А главное то, что ты сам являешься дураком, оставаясь при этом хорошим человеком, дающем дельные советы с трибуны.

— Почему же я дурак?

— Ха! — Никанор развеселился. — А ты посмотри, под каким углом, тебя показывают по телевизору. Послушай, как говорят о тебе журналисты и оппоненты. Только, вот что я тебе скажу, Вольфович. Это все их мнение. И в большинстве случаев, это мнение купленное. На самом деле, ты сильный человек, потому что не боишься быть смешным. Ты добрый человек, потому что ваша партия помогает ветеранам. Ты хороший человек, потому что тебя пропустила долина. Ты знаешь, сколько здесь золота и изумрудов? Хочешь набрать рюкзачок?

— Мне хватает своих денег. — Журиновский сел на стул, обдумывая услышанное. — И, вообще, я не за этим приехал.

— А я и говорю: как есть, самый настоящий дурак! Только дураку хватает денег. Умный не откажется от лишних. Даже если у него этих денег на десять жизней, ему все равно мало. Даже если эти деньги все в крови. Короче! Хватит сопли распускать! Давай сюда галстук и пиджак.

И не дав Журиновскому ни секунды для раздумий, сдернул с него пиджак.

— Да-а-а! — Произнес он. — Знатный пиджачок. В таком, с жареными поросятами, лучше не обниматься. Хотя? — Никанор засунул пиджак в левый карман. — Приезжал к нам, перед перестройкой, Горемыко. Он, при Советах, в МИДе командовал. Ему посоветовали, чтобы он посоветовался с Иваном. Кстати! Мужик был крепкий! Не с виду, а по духу. Не то, что ваша херота из-под ногтей. Особенно Кесарев, прости меня батюшка Сварог, жополиз юсовский. У Горемыко, все зарубежные секретари, во, где были! — Он показал крепко сжатый кулак. — Вякнуть не могли. Вот! Такие МИДовцы, раз в сто лет рождаются. А жаль! Нам бы сейчас, на Русь, Горемыко или Горчакова, тогда бы Европа, не борзела. Ну да ладно. Я не об этом. Так вот, мы так оторвались! — Никанор закатил глаза. — Утром, этот Горемыко оглядел себя, и как начал ржать! Как конек-горбунок. Я предложил его костюмчик вычистить, а он не дал. "Раз, — говорит, — народ требует перемен, тогда Генсеком, поставим Мишку. А значит мне, — говорит, — одна дорога: из князи в грязи. Пусть, — говорит, — Мишка, новых князей лепит и с ними свою кашу трескает". Так в грязном костюме и уехал.

— А к чему ты мне это рассказал?

— А к тому, что к нам и не такие, как ты, дураки приезжали. Мы и покруче видывали.

— Горемыко не дурак.

— Это для меня и для тебя. А, по мнению ваших князей, которые из грязи выпрыгнули, только дурак мог добровольно уйти в тень. И вообще! — Никанор нагнулся за галстуком. — Ты мне со своими соплями надоел. Сейчас позову двоих из ларца, они тебя научат Родину любить! Иван, видите ли, не справится. Тебе баба Яга, не указ, что ли?

— Погоди, Никанор, не сердись. Я не понял: Иван дурак, в смысле не совсем дурак?