Александр Экштейн - Лунные бабочки

Малышка и Улыбчивый подошли к гулькающему и весело играющему со своей ногой младенцу в колыбели. Он пытался засунуть большой палец ноги в рот.

— Сереженька, сыночек, это я, твой папочка.

— К нам гости издалека, — сообщила младенцу сдержанная в эмоциях мать, — как в той правде, которую слепцы называют сказкой, волхвы с дарами.

— Гуль-уль-уль… — Малыш вытащил изо рта палец, и в его глаза вошли бездонная черная солнечность лаоэра и лазорево-зеркальная чистота элохима седьмой агностической степени Рими. Это было что-то новое для Улыбчивого и Малышки. Если раньше глаза сына наполнялись необъяснимой лазоревостью и великой чернотой по отдельности, то теперь каждый глаз младенца был разделен по вертикали на две разного цвета бездонности.

— Ох-мм, — вздохнул малыш и в тональности си-бемоль второй октавы выдохнул: — Ах-м…

«Я всегда знал, — подумал Слава Савоев, — что в жизни не все так просто».

Старший оперуполномоченный Таганрогского уголовного розыска капитан Савоев стоял возле Нахичеванского рынка в Ростове-на-Дону 1929 года и с любопытством рассматривал ростовчан начала XXI века, которые в двадцати метрах от него, сразу же за чертой схематичной параллельности, толкаясь, впихивались в троллейбус. Слава не выбирал год, просто вошел, спасаясь от прибазарной многолюдности, в первый попавшийся и теперь подумывал о переходе в другой. Ростов 1929 года был даже бестолковее и многолюднее начала третьего тысячелетия. Редкие машины, и полным-полно телег, пролеток, фаэтонов, ломовиков и просто верховых. Слава стоял возле лавки с надписью «У Нерсесяна (штиблеты из Еревана и юфть из Казани)». Он только что встретил у входа на рынок компьютерного тысячелетия знакомого Нечитайло, с которым познакомился еще на юрфаке Ростовского университета во время сессии для заочников. Выяснилось, что Нечитайло в данный момент работает начальником засолочного цеха в селе Нахапетово и привез на рынок его продукцию.

— Мне в село к вам надо, подвезешь? — спросил Слава у Нечитайло и предупредил: — Только не спрашивай ни о чем, это служебное дело.

— Хорошо, не буду, — понял Нечитайло. — А что ты у нас забыл?

— Проверить одного надо, — Слава с упреком посмотрел на несостоявшегося коллегу, — и вообще.

— Ладно, конечно, подвезу. — Нечитайло был задумчив и мрачен. — Жди меня в шестнадцать ноль-ноль вот здесь… — Он показал на красиво оформленную витрину обувного магазина «Саламандра», рядом с которой стоял выносной рекламный стенд желтого цвета с надписью: «Нерсесян. Осуществляем поставку обуви в Германию».

— Договорились, — кивнул Слава, — в четыре…

Лаоэр Савоев мог сделать всего шаг и оказаться в Нахапетове, но оперуполномоченный Савоев считал, что чрезмерная эксплуатация могущества может перерасти во вседозволенность, первое проявление смысловой девальвации. К тому же Слава уже сделал этот шаг, вступил на одну секунду в ночное Нахапетово, понял, что оно в блокаде государственных интересов, и сразу вышел, через 1974 год, который как раз в это самое время накладывался паэропсодным фоном мыслеосуществлений на ростовский день, возле магазина бессмертного Нерсесяна. «Я должен войти в Нахапетово естественно и просто, — подумал Слава, — как простой сельский труженик»…

— Шо это у вас за фасон, мужчина? — прервали Славины мысли две дамы объемно-притягательной внешности с тюлевыми зонтиками. — Вы клоун или военный турок?

Одна из дам, желтоглазо-восточного типа, не выдержала и потрогала Славины джинсы в районе зиппа двумя пальцами, восторженно объясняя подруге:

— Это не клоун и не турок, это такой чрезмерный фасон из Франции.

Черт! Слава испуганно отступил из 1929 года в нишу 1922-го.

— Здравствуй, уважаемый, — поздоровался с ним армянин с печальными глазами, — заходи, починю туфли — лучше новых будут. Нерсесян — лучший сапожник в Нахичевани и мире.

— Спасибо, не надо… — начал было говорить Слава, но лаоэр стер вокруг него кусочек времени и пространства, переставляя из 15.30 1922 года в 16.05 нынешнего времени.

— Ну что, поехали? — ошарашенно смотрел на Славу Савоева Нечитайло. — Я тебя прямо-таки и не заметил — богатым будешь.

Стефан Искра смотрел на Москву с позиции силы и безграничной мудрости. Москва, как всегда, была вынужденно-глубокомысленной и непредсказуемо-дисциплинированной. Несмотря на видимую хаотичность и многолюдность мирового города, Москва просчитываема и управляема. Выполняя державную волю, она бывает очень опасной, как опасен спецназовец, получивший задание. Такова участь столиц. Стефан Искра уже давно понимал и сотрудничал с беспощадным и всесильным миром нежного всезнания внутри себя и поэтому смотрел на Москву еще и с позиции этой нежности, стоя на пешеходном мосту, соединяющем Берсеневскую и Пречистенскую набережные, правый и левый берега Москвы-реки. Он видел причину белых и черных полос в жизни каждого человека, так называемую зебру судьбы…

В каждую минуту человеческой жизни, в силу его особого внежизненного и вневременного происхождения, врываются четыре полсекунды агнозийного, с элементами колючей вакуумности, сна. За одну минуту нашего бодрствования мы четырежды впадаем в блицсновидение, и днем и ночью, ибо ночной сон вовсе не сон, а разновидность бодрствования в режиме фантомной параллельности. Это больничный режим. До Великой Катастрофы, «смерч» которой вбросил нашу бригантину «Солнечная система» в галактический омут параллельностей, расчленивших нашу вселенскую суть на составные самостоятельные части, мы не спали по ночам, ибо не знали, что такое день и ночь, что такое «тик» и «так», что такое жизнь и смерть. Пластырь времени на пространстве вокруг нас наложен аварийными службами мира, из которого мы отправились в путешествие. Он вновь пытается соединить нашу суть, расчлененную параллельностями, не давая нам, богам, рассыпаться на бессмысленные и опасные для нежной лазоревой гармонии части. Если применять грубые, земные сравнения, то мы чем-то напоминаем лежащего в коме больного, подключенного к аппаратам «искусственная почка», «искусственные легкие», «искусственный разум». Люди полной луны — демиурги, — когда мимо нашей побитой бригантины проносились клио-вселенные, предприняли спасательные работы и тоже втянулись в параллельности, но в отличие от нас они лишь потерпели аварию, сохранив образ целым. То же самое произошло и с элохимами…

— Вы что, хотите спрыгнуть вниз? — подошли к Стефану Искре патрульные. — Ваши документы, пожалуйста.

Стефан Искра поднял воротник плаща и, шевельнувшись в четверге, обошел это мгновение через прошлый вторник, вновь возвращаясь в четверг, уже в районе Якиманки на Ленинском проспекте, с приятным недоумением разглядывая большое джакузи, в котором плескалась дама с изнеженно-московской красотой лица и тела, предназначенной для салонов дорогих автомобилей, респектабельных презентаций, закрытых баров, огромнопологовых постелей и умопомрачительно-шикарных джакузи с внутренней подсветкой и водяными ароматизированными вибраторами.