Уолтер Уильямс - Джонни Бродвей

Должен признаться, что в некий короткий миг я подумал об использовании амулета. Но тут же благоразумие возобладало, и я прикинул, что в пылу сражения обе банды вполне могут забыть о моем существовании, если я не стану им о себе напоминать; поэтому я, подтянувшись, перемахнул через край парусинового тента и устроился в нем, словно в гамаке, как раз в тот момент, когда обе команды сошлись с мясистым звуком, отчасти напоминающим тот, что издают «Нью-Йорк Джайантс», встречаясь с «Орранг Индианс».

Зажав трость зубами, я раскачался на тенте и допрыгнул до зарешеченного окна, выходившего на улицу.

— Вор! — завизжал пронзительный голос из окна. — Убирайся, гнусное создание!

Я проигнорировал этот совет и стал взбираться по решетке, что, к сожалению, побудило престарелую леди по ту сторону окна начать тыкать в меня метлой. Я постарался отпихнуть от себя этот инструмент, но тщетно. Вытянув руку над головой, я нащупал край нависающей крыши.

— Чудовище! — вопила старая дама. — Горилла!

— Леди, я не виноват, что родился с такой внешностью, — пробормотал я, продолжая сжимать зубами трость. Я оторвался от решетки и повис, раскачиваясь, над улицей, уцепившись за край крыши одной рукой.

— Гориллоподобный демон! — выкрикнула она, делая выпад метлой.

Метла пребольно ткнула меня в ребра, и тут же мимо просвистел топорик, свидетельствуя о том, что не все головорезы внизу забыли о своих первоначальных намерениях. Бормоча слова, которые, вероятно, более опытные писатели предпочли бы назвать «нецензурными ругательствами», я подтянулся и перемахнул через край черепичной крыши. Оказавшись там, я слегка задержался, чтобы запустить несколько черепиц в столпившихся внизу хулиганов — это помогло мне немного разрядиться, — а затем словно лань перелетел через конек крыши. Переулки в Китайском городе очень узкие, и даже мои неустойчивые ковбойские сапоги не помешали мне перескакивать с крыши на крышу, подобно черному гиббону с далекой Суматры, пока наконец я не обрел твердую почву под ногами возле самых ворот. Здесь я облегченно засвистел «Боже, храни короля» и перешел под юрисдикцию доброго короля Георга Пятого, соверена империи, в которой, как меня уверяли, никогда не заходит солнце, и чью длань на том этапе я был готов вечно благословлять.

Добраться до Циньдао оказалось непросто. Всеобщая стачка докеров парализовала судоходство, и на железнодорожной линии были проблемы. Недалеко от Пекина, в районе, контролируемом могущественным военачальником генералом By П'эй-фу, происходили рабочие волнения. Рабочие волнения не относятся к разряду событий, характерных для генеральских вотчин, но генерал By считался защитником угнетенных, поскольку вытурил из района коррумпированных политиканов, состоявших на содержании у японской военщины, которые управляли областью до него. В результате этих решительных действий генерал By приобрел репутацию прогрессивного государственного мужа, склонного платить рабочим гораздо более солидную зарплату, чем другие генералы, возможно, даже близкую к прожиточному минимуму. Однако, не удивив никого, кроме рабочих агитаторов, By в этом отношении оказался довольно несговорчив и с большой самоотдачей приступил к деятельности, более свойственной генералам, а именно к репрессиям и расстрелам.

Результатом этих передряг стало то, что мне пришлось проделать несколько длительных марш-бросков, путешествуя последовательно на поезде, повозке, влекомой быками, арендованном «Форде» и моторной барже. Мистер Филеас Фогг, несомненно, подивился бы не столько маршруту, сколько завидной скорости: мне удалось добраться до Циньдао всего за четыре дня.

На последнем этапе я ехал в вагоне первого класса, одетый в безупречно сшитый спортивного покроя костюм из серой фланели — бриджи со складками, короткая куртка, тонкий трикотажный шарф. При мне было пугающее количество чемоданов из тонкой телячьей кожи ручной выделки, с которыми обычно путешествуют люди со средствами. Со стыдом признаюсь, что на голове у меня была серая шапочка дерби, не относящаяся к разряду деталей, допустимых в костюме спортивного джентльмена вроде меня, но, к сожалению, предполагалось, что я — бизнесмен, и мне приходилось играть выбранную роль. Утешало лишь то, что жемчужно-серая шапочка безупречно сочеталась по тону с гетрами. Страдая от унижения под шапочкой дерби, я поймал себя на том, что тоскую по своим фасонным шмоткам, оксфордским сумкам, ярким галстукам и смелым двубортным пиджакам в стиле, лишь недавно завезенном из Америки и получившем название «такседо»; Хан Шан и Теруо, подумал я, должны ответить за это.

Поскольку Циньдао находился под оккупацией, мне пришлось пройти японскую таможню, к чему я был готов. Еще в Гонконге я приобрел у лучшей шайки подделывателей документов прекрасный британский паспорт на имя Йин Ло Фо, который, оказывается, был реальной личностью, гонконгским торговцем текстилем средней руки, который никогда в жизни не выезжал из колонии и который, если удача меня еще не покинула, пока не собирался изменять своим привычкам.

Нас, пассажиров, заставили покинуть поезд и переправить свой багаж под навес, где орудовали таможенники. Японских граждан пропускали с минимальными формальностями, у европейцев и американцев проверяли документы, а вот китайцев заставляли ждать до последнего, а затем на их багаж налетала стая местной саранчи в униформе, длинноволосых корейских крестьян, записанных в японскую армию, людей, незнакомых с законами чести и живущих только ради наживы.

Я, однако, был готов к такому повороту событий. Я отыскал глазами дежурного офицера, типичного представителя той категории людей, которых японцы посылали в те дни за границу — очень молодой, с пробивающимися усиками и шпагой больше его самого; возможно, это был спасающийся от нищеты выходец из провинциального самурайского семейства, воспитанный в духе честной бедности и уважения к кодексу бусидо, а теперь ставший пушечным мясом и для бессовестной банды хищников и милитаристов, отправившей его на заклание.

— Прикажите вашим людям осторожнее обращаться с тем чемоданом! — заорал я по-японски, указывая на багаж тростью. — Там находится старинная бронза эпохи Шань, бесценный дар для генерала Хироши Фуджимото из гарнизона Циньдао!

В определенных культурах, проникнутых духом милитаризма, считается само собой разумеющимся, что тот, кто кричит, обладает для этого соответствующим статусом и полномочиями. Соответственно и этот юноша был склонен поддаваться обаянию внешности, особенно когда мускулистый субъект вроде меня властно орет на весь вокзал. Он сначала опешил, потом отдал салют — немало меня этим изумив — и велел своей солдатне положить мой багаж на тележку и доставить его прямо в мое купе. При этом он даже не взглянул на мой тщательно подделанный паспорт.