Сергей Шкенёв - Пёс имперского значения

— Гиви, смотри, Советский Союз ввёл войска в Чехословакию.

Архангельский приоткрыл один глаз.

— Зачем?

— Не знаю, тут не написано. Но, скорее всего, обычная процедура — строительство школ, посадка деревьев, поливание клумб.

— А массовые репрессии будут?

— Обязательно будут, — ага, вот и Лаврентий Павлович проснулся, чуть ли не самый последний. И ещё будут говорить про недремлющее око государственной безопасности.

— А без них нельзя? — вот и Романа Григорьевича разбудили.

— Никак нельзя. Иначе это не будет считаться братской помощью, — тут блуждающий взгляд товарища Берии задержался ещё на одной газете, торчащей из корзины. — Вот он, след нашего Такса!

— Где? — выдохнули мы разом, даже инженер Карасс, не знающий о чём идёт речь.

— Вот, — Палыч развернул шотландскую оппозиционную газету "Эдинбургский филателист" с фотографиями дымящихся развалин и торчащих из воды обломков мачт. — Смотрите, сегодня ночью английский флот больше чем наполовину самоуничтожился на рейде Ярмута, и сравнял с землёй сам город. Как думаете, кто только на такое способен?

— И думать нечего, — Гавриил резко встал с кресла. — Выезжаем в Лондон.

— А я? — уточнил Роман Григорьевич.

— А вы в Советский Союз. Кстати, Изя, отдай прапорщику бумаги на Лувр.

— Зачем? — не понял я начальника.

— Подарим дворец Анатолию Анатольевичу Логинову, пусть сюда советское посольство переселит.

— А картины?

— Не жадничай — это грех.

Я только вздохнул и молча придвинул к себе корзину с коньяком. Ну хоть что-то отсюда нужно захватить на память?

Маньчжурская АССР. Прохладное лето 34-го.

Полковник Иван Дмитриевич Штоцберг, тот самый, ещё недавно бывший чешским плуковником Иоганном Дитрихом Штоцбергом, спал в своей палатке и ворочался на узкой койке, переживая кошмарный сон. Снилась ему бескрайняя монгольская степь, по которой бежит, распинывая толстых сусликов и тарбаганов, странный человек в английской военной форме, придерживая уголки глаз обеими руками и верещит: — "Я не есть английская шпиона, я есть китайская шпиона! Ой, нет, я есть мирная китайская ходя! Моя хотеть мал-мала чифан купить, моя не хотеть фотографировать аэродром!"

Но вот на беглеца прямо из-под облаков налетел краснозвёздный истребитель и завис, взмахивая белыми лебедиными крыльями. А из самолёта появилась длинная рука, испачканная машинным маслом, ухватила шпиона за горло, и строгий голос командира дивизии, генерал-майора Величко, спросил: — "Какой же ты китаец, мил человек, когда ты негр?"

Штоцберг вздрогнул, открыл глаза, и вытер холодный пот приготовленным заранее полотенцем. Кошмары преследовали его каждую ночь уже две недели, с тех самых пор, как попал под отеческую опеку Андрея Феликсовича. Комдив требовал от своих подчинённых проводить в воздухе по пять-шесть часов в тренировочных боях и полётах, а уж попавших в его руки чешских лётчиков гонял так, что на отдых времени совсем не оставалось. А сам летал в любое время суток и при любой погоде.

Да, железный человек генерал-майор Величко. И ходили даже жутковатые слухи, что и не человек это вовсе, а секретное оружие товарища Сталина. И что за зеркальными очками скрывается тот самый гиперболоид, упомянутый советским графом Толстым, или даже лазер, описанный в романе знаменитого писателя Георгия Найдёнова "Гатчинские принципы"

Противно заверещал полевой телефон на прикроватной тумбочке, и сердце полковника сжалось в нехорошем предчувствии. Не к добру. А тут ещё эти сны… Он заставил себя поднять трубку.

— Алло, Штоцберг на проводе… Что?… Да, товарищ генерал-майор, сейчас буду.

Полковник быстро оделся, натянул хромовые сапоги, топнул пару раз, проверяя, хорошо ли намотана портянка, и с ужасом вспомнил жёлтые английские ботинки с крагами, которыми гордился ещё месяц назад. И ведь за то убожество была отдана чуть ли не половина немалого жалованья. Перед уходом Штоцберг взглянул в зеркало и недовольно провёл рукой по щеке. Ладно, сойдёт. Комдив, сам носивший седую бороду, снисходительно относился к трёхчасовой небритости офицеров. А вот складки под ремнём нужно обязательно разогнать и пилотку сдвинуть чуть набекрень.

Далеко идти не пришлось, командир дивизии размещался так же рядом с аэродромом, только не в палатке, а в блиндаже, отрытом рядом со штабным. Андрей Феликсович вообще предпочитал устраиваться с удобствами. Вот и сейчас уютно потрескивали дрова в настоящей чугунной печке, отлитой на Обуховском заводе ещё до февральского буржуазного мятежа, который большевикам удалось подавить только в ноябре семнадцатого года. На диване сидели два кота, задумчиво поглядывая на разделяющую их шахматную доску с начатой партией.

— Товарищ генерал-майор, — начал докладывать полковник.

— Да полно вам кричать, Иван Дмитриевич, — остановил его Величко. — Ночь на дворе, не ровен час, часовых ещё разбудите. Я чего позвал-то… В вашем полку все успели по сто пятьдесят часов налетать?

— Только лётчики, штурманский состав ещё не закончил переобучение и к самостоятельным полётам не допущен.

— И не нужно, — кивнул Андрей Феликсович. — Оставьте их пока здесь, а как сформируем два бомбардировочных полка, так штурмана и пригодятся.

— Простите?

— Ах, да! — спохватился комдив. — Извините, привык, знаете ли, думать быстрее чем говорить. Из Читы за вами отправлен транспортный самолёт, собирайте своих людей, в семь часов утра он должен вылететь обратно.

— Зачем такая спешка? А наши машины?

— Получите новые в Нижнем Новгороде, прямо с завода. А спешка, — тут Величко усмехнулся в бороду. — А спешка оттого, что в родной вам Чехословакии сегодня произошла, можно сказать — свершилась, революция.

Штоцберг побледнел.

— Пролетарская?

— Нет, что вы, военная.

— Значит — переворот?

— Зачем так грубо, Иван Дмитриевич? Переворот — это удел негодяев и реакционеров, а патриоты, и вообще приличные люди, непременно свершают революцию.

— Какие новости из Праги?

— Самые разные, — генерал-майор нажал клавишу стоящего на столе радиоприёмника в корпусе из карельской берёзы. — Хотите послушать? Весь эфир забит комментариями.

Полковник хотел. Он добрых двадцать минут крутил ручку настройки, перепрыгивая от станции к станции. И у каждой было своё видение ситуации. Бомбейская "Радио-сутра", совладельцем которой был сам вице-король Индии, с таким жаром и испугом рассказывала об ужасах советской оккупации, будто комиссары в пыльных шлемах уже взламывали двери студии.