Андрей Черноморченко - Интерферотрон Густава Эшера

— В принципе, да.

— Следовательно, до того, как поворачивать вашу траекторию, мы могли бы посмотреть, есть ли в будущем у нее изменения?

— Да, — несколько неуверенно ответил Эшер.

— Если такие изменения есть, то, значит, у нас все получится. А если нет — то, соответственно, не стоит и браться за это дело. Я правильно рассуждаю?

Вейвановский не получил ответа на свой вопрос: в этот момент кокон Густава Эшера внезапно исчез. Решив, что лимит времени на разговоры с изобретателем исчерпан, Морис вернулся в свое тело, выпил кофе и вновь принялся листать инструкцию к интерферотрону.

Вейвановский никогда не читал фантастических романов и неизменно игнорировал фантастические фильмы, изредка показывавшиеся по холовизору. Очевидно, поэтому он столь трепетно отнесся к парадоксам, связанным с путешествиями по времени, — в отличие от поклонников жанра, отличавшихся легкомысленным подходом к этим вопросам и готовых проглотить любую несуразицу. Ведь, с какой бы точки зрения ни рассматривать намерения Густава Эшера, он, выражаясь обыденным языком, собирался изменить свое прошлое или будущее. Высыпая на рабочий стол очередную порцию раздобытых деталей, Морис размышлял над теми последствиями, которые могли бы возникнуть в случае удачной реализации планов изобретателя.

Хорошо, думал он, предположим, Эшер меняет свою трассу через несколько недель, когда я соберу, запущу интерферотрон и научусь им управлять. Скорее всего, сейчас на срезе его траектории по хордам видно, что Густав — глубоко больной человек почти без перспектив выздороветь. Далее его траектория расщепляется (Эшер умирает), и последующий путь или даже группа путей ведут в такие районы внутри событийного клише, которые у изобретателя ничего, кроме глубокого ужаса, не вызывают. Какие намерения могут у него быть?

Первое, сугубо лечебное. Эшер каким-то образом подправляет свой срез: перемещает его центр от, условно говоря, «больных» ярусов к нормальным. Для этого он может наведаться к той точке в своем прошлом, где был совершенно здоров, сравнить срезы и попробовать скопировать или спроецировать «эталонный» срез в настоящее. Если все произойдет успешно, Эшер неожиданно для окружающих из коматозного идиота превратится в здорового человека. Да, но при этом сохраняется ситуация с расщеплением траектории, когда Густав попадает в какие-то жуткие места. Поэтому лечебное намерение неотделимо от следующего, связанного не с подменой среза трассы, а с ее поворотом, причем в зависимости от того, на каком участке своей индивидуальной траектории Эшер начнет осуществлять ее смещение, возникают различные последствия.

Лучше всего будет, если Густав изменит направленность уже расщепленного пучка, вернее, той его части, которая ведет к неприемлемым ярусам. Тогда смещение траектории, вероятнее всего, не отразится на окружающем мире. Но сможет ли определить Эшер, куда направлен каждый расслоившийся фрагмент его посмертной траектории и каких ярусов следует избегать? Будут ли они в состоянии увидеть на экране интерферотрона что-нибудь, хотя бы отдаленно имеющее признаки их материального мира? А если это будет какой-нибудь хаос элементарных частиц, психических волн или мыслей? Если этот мир, куда уже одной ногой ступал Густав, вообще не имеет никаких свойств? Какие нити из пучка тогда нужно будет выгибать? Да и сколько их вообще, этих нитей? Может быть, Эшер расщепится на несколько миллионов соломинок, — что тогда с ними делать? И вдруг Густав узнает, что смерть от какой-нибудь нелепой случайности настигнет его через месяц? Станет ли он покорно дожидаться своей участи?

Весьма непонятные варианты возникнут, если Густав решит изменить какой-либо прошлый участок своей траектории. Предположим, он отклоняет свою трассу, начиная с того момента, когда его в церкви засасывает смерч. Тогда Эшер, соответственно, не падает вниз головой на крышу дома, и они с Морисом как бы не знакомятся вообще. Да, но куда деть тогда факт появления интерферотрона? Ведь если Вейвановский и Эшер незнакомы, то, выходит, интерферотрону неоткуда появиться — по чьим инструкциям Морис собирает аппарат? Каким же образом тогда была изменена траектория Густава, если аппарата не было?

Морис даже перестал рассортировывать на столе детали, подавленный неожиданной тяжестью этого парадокса. Знает ли об этих противоречиях Эшер? Сможет ли он разрешить их, дать вразумительные ответы на тот рой вопросов, который поселился в голове у Мориса?

Если Эшер сместит свою трассу еще раньше, до того рокового похода, с кем тогда Стив бродил по Сапале? Траектории Богенбрума и Макналти ведь пока никто менять не собирается. Как исчезновение Эшера отразится на их воспоминаниях? Да и могли ли без участия Густава происходить все те события в Сапале, вследствие которых Макналти оказался в Тупунгато? Неужели в памяти Стива вместо приятеля останется некое безмолвное темное пятно или даже провал? А кого все это время лечила Филомела, если Густав здесь даже не появлялся?

Вейвановский подумал, что не мешало бы спросить куратора, догадывается ли тот о грозящих от применения интерферотрона парадоксах. Наверняка у высших иерархов нашелся бы на это ответ. Взвесив, однако, все «за» и «против», Морис решил куратора не беспокоить. Вдруг иерархам нужно что-нибудь подправить не в этом мире, а совершенно другом. В конце концов, его никто не посвящал в подробности планов, разработанных начальством, а за чрезмерное любопытство вполне можно схлопотать. Но при очередном разговоре надо будет прямо обо всем спросить Эшера. Для Мориса оставался также невыясненным один практический аспект: за счет каких энергетических источников изобретатель собирался воздействовать на событийные ячейки? Неужели только посредством психической энергии, и именно этим объясняется настоятельная просьба Густава Эшера отправиться в Оливарес, высказанная во время первого разговора?

Спустя два с половиной часа Морис завершил разметку очередной порции деталей, и, накрыв стол тканью, принялся за ремонт гравитоплана. Поездка в Оливарес предполагала некоторые грузовые операции, а в небольшой кабриоджет те вещи, которые просил привезти Эшер, не поместились бы даже в сжатом виде. Открыв люк гравитоплана, Вейвановский поднялся на борт и, не обращая внимания на дежурные извинения стюардессы, проследовал прямо в кабину пилота. Здесь действительно было очень грязно: Морис оставил дверь открытой, чтобы домашняя автоматика уборки навела порядок. Вместительный багажный отсек пустовал, за исключением оборудованной подъемником небольшой грузовой тележки крайне примитивного вида. Такие в свое время имелись на всех гравитопланах на случай непредвиденной посадки в местах, где багажной автоматики не было. Вейвановский с удовлетворением отметил, что эта тележка ему придется весьма кстати в Оливаресе, а размеры отсека позволят набить его массой полезных вещей, которых в заброшенном городе должно оказаться более чем достаточно.