Андрей Черноморченко - Интерферотрон Густава Эшера

Эшера и Макналти взрывом повалило на землю. Сразу догадавшись, что случилось нечто экстраординарное, они, вскочив, немедленно помчались к гравитоплану. Пока Стив заводил двигатели, Майпо разверз свое жерло и сделал предварительный плевок. Несколько бомб упали на окна кабины, оставив грязный след. Уже когда приятели поднялись в воздух, вулкан исторг мощную порцию лавы, обрушившуюся на корпус машины. Стив еле смог выровнять гравитоплан; перевалив за пределы кратера, он на большой скорости, опасаясь падающих скал, повел машину резко вверх и в сторону океана. Затем, развернув аппарат, Стив молча переглянулся с Густавом, сидевшим в кресле второго пилота. Тот кивнул головой: Филомела. Макналти прибавил скорости и через минуту оказался над поселком, на который обильно сыпались бомбы и вулканический пепел. Индикатор присутствия людей показывал, что в Тупунгато осталось в живых пять человек.

— Кажется, здесь, — показал Густав пальцем на изменившийся до неузнаваемости участок возле дороги, уходившей в горы, — теперь по ней устремились вниз потоки лавы. Стив резко снизился, ориентируясь по показаниям индикатора; гравитоплан завис над двором, где груда камней указывала на существование в прошлом дома с ангаром. Густав, внимательно взглянув на датчик присутствия, выскочил в салон и, открыв люк, крикнул Стиву, чтобы тот опустил гравитоплан как можно ниже. Дом Филомелы исчез, от него остались лишь небольшие фрагменты первого этажа. Прыгнув на землю, Эшер побежал к развалинам. Филомела, свернувшись в клубок, лежала на том месте, где была гостиная. Густав потряс ее за плечо:

— Филомела, вы живы?

Она была цела и даже невредима, но в состоянии глубокого шока. Повернув голову, она непонимающим взглядом посмотрела на Эшера и отмахнулась от него, как от видения. Схватив ее в охапку, Густав побежал к гравитоплану, лавируя между посыпавшимися с небес бомбами. Как только он оказался в салоне, Стив из кабины закрыл люк и, дернув машину так, что Эшер со своей ношей свалились на пол, унесся подальше в океан. Зависнув над водой на безопасном расстоянии от суши, Макналти выскочил из кабины:

— Как она?

— В порядке, — ответил Эшер, закончив хлестать Венис по щекам. Забрав у появившейся стюардессы стакан с виски, он влил его Филомеле в горло. Та моментально заглотнула напиток, но не стала, как обычно бывает в таких случаях, кашлять и плеваться. Посмотрев по сторонам и узнав своих спасителей, она сказала:

— Еще.

После четвертой дозы она окончательно пришла в себя и принялась расспрашивать Густава со Стивом об их приключениях. Филомела поначалу была глубоко уверена, что взрыв и землетрясение произошли из-за неудачного испытания интерферотрона:

— Сразу после вашего отлета у меня объявился Богенбрум. Был весьма корректен, но настойчив. Интересовался, куда вы делись. Я сказала, что вы отправились покататься на гравитоплане. Он тут же сел в кабриоджет и улетел. Откуда, кстати, он его мог взять?

Когда приятели рассказали ей о том, что произошло в кратере, Венис стукнула кулаком по столу:

— Мерзавец! И что, они исчезли бесследно?

— Да, — ответил Густав. — Я думаю, оба погибли при взрыве.

— Но из-за чего он мог произойти? — спросил Стив.

— Не знаю, — пожал плечами Эшер. — И, думаю, уже никогда не узнаем.

— Что же теперь делать? — Филомела выжидательно смотрела на него.

— Лететь дальше.

— Куда?

— В Гималаи. Больше некуда, — ответил Стив.

— Нам хватит ресурсов? — поинтересовался Густав. Стив выразительно махнул рукой:

— Можем месяц не приземляться.

Вскоре гравитоплан, обойдя Анды с севера, взял курс на Гималаи, — единственное место, где еще могли оставаться пригодные для обитания селения. Прибыть туда Стив предполагал часов через одиннадцать, медленным ходом.

Растаявшую в облаках машину грустным взглядом проводил торчавший из воды стебель с глазом на конце. Акуляр, не дождавшись новых поступлений, медленно опустился на дно переваривать свой скромный завтрак, столь неожиданно свалившийся с небес, — Мориса Вейвановского.

После ударной дозы алкоголя Филомела быстро опьянела и уснула в кресле, заботливо разложенном стюардессой. Густав, накрыв ее пледом, ушел в кабину к Стиву, который, меланхолично попивая кофе, рассматривал бушующий внизу океан. Эшер молча сел.

— Ты заранее знал, что Морис погибнет? — спросил Стив после долгого молчания.

— Да, — мрачно ответил Эшер.

— Почему ты ему не сказал?

— Яне знал, как и где он умрет. Все, что я смог увидеть на экране, — это расщепление его трассы сегодня.

— Мы могли бы не брать его с собой.

— Ты заблуждаешься. Мы не могли не взять его с собой. Все уже было предопределено.

— Но если бы ты ему сказал…

— Что я ему сказал бы? «Дорогой Морис, сегодня последний день твоей жизни. Ты успел составить завещание»?

— Ты знал о его гибели пять дней назад, — упрямо повторил Стив.

— Да, знал. Ну и что с того? Останься — чисто гипотетически — Морис дома, он все равно бы погиб. Не из-за Богенбрума, так от чего-нибудь еще. От того же самого взрыва. Но это ерунда, догадки. Он мог умереть только так, как он погиб на самом деле, и никак иначе.

— Если бы мы все знали, что ему угрожает смерть, то не спали бы все эти дни, но собрали бы аппарат! — Макналти стукнул по ручке кресла.

— А я считаю, что мы бы в таком случае не собрали его и по сей день! Или слепили бы его с ошибками! Сожгли при включении! Ты что, серьезно думаешь, что если бы не Франц, то я уже сегодня спас бы Мориса?

— Конечно! — удивился Стив. — Неужели так тяжело было бы переместить его траекторию?

— Все гораздо сложнее, Стив, — покачал головой Густав. — Во много раз сложнее. Ты даже не представляешь себе, как это непросто.

Выйдя из кабины, он сел напротив тихо посапывавшей Филомелы и погрузился в раздумья.

Впервые мысль о фиксированном характере событийного ряда пришла к Эшеру много лет назад, во время очередного «дежа вю». Эти видения посещали его ночью достаточно часто, особенно в молодости, отличаясь от обычных снов своей фрагментарностью и нелепостью. Именно вследствие своей кажущейся нескладности они оставались в памяти, чтобы всплыть спустя несколько месяцев, а то и лет, когда та же самая ситуация, поразившая Густава своей неправдоподобностью, развертывалась перед ним наяву. «Дежа вю», посещавшие Эшера, имели между собой много схожего.

Они возникали на рассвете, после какого-нибудь мелкого, незначительного сна. Густав обычно видел перед собой знакомое место, где находились известные ему люди. Он неожиданно начинал ощущать все те эмоции, который должен был испытывать там, сообразно логике видения. Вернее, эти чувства сваливались на него за мгновение до того, как появлялось «дежа вю», и часто казались ему странными, не менее загадочными, чем сама картина. Внутри «дежа вю» поведение и высказывания знакомых Густава выглядели невероятными. Ни при каких условиях Эшер не мог бы представить себе такого стечения обстоятельств, которое заставило бы его знакомых вести себя подобным образом. Однако со временем ситуация поворачивалась так, что когда он сталкивался со своим «дежа вю» в реальности (Густав, механически регистрируя про себя очередное совпадение сна и яви, называл это «вплыванием в «дежа вю»»), поступки и разговоры оказывались совершенно логичными.