Александр Матюхин - Голова, которую рубили

— Ч-что? Вполне… вполне, я бы сказал, приличное предложение, — прошамкал он и снова закрыл глаза. Пить Севе определенно нельзя. А впереди в тусклом свете ламп нас ожидала еще одна непочатая бутылка.

— Хорошо. Допустим, — сказал я, — А почему именно рубить? Нельзя его попросить? Может, он сам вылезет?

— Пень ты, Витя, — добродушно проговорил Мусорщик и икнул. — Пнем был, пнем и остался! Так он тебе и вылезет сам. Может, даже вообще смоется, когда мы к нему подойдем. А потом, ты только представь себе, наведет на нас группу злобно настроенных инопланетных киллеров, чтобы нас убрали! Поэтому и нужно нападать неожиданно и бить только на поражение, пока Пал Палыч наш ни о чем не догадывается! Ясно вам, господа?

— Мне в-все уже… м-мм… да, давно… — пробормотал Сева, своей тощей лапой потянувшись к стакану. Мусорщик тонкий намек понял и, быстро отковыряв вилкой крышку второй бутылки, разлил водку по стаканам.

Выпили.

После четвертого стакана мысли мои полетели совсем уж в непонятном направлении, а скорее всего, куда-то в сторону затылка. Лишь очень и очень чудовищным усилием воли я выдавил:

— Чем рубить-то будешь?

— Щас! Один момент! — Мусорщик с кряхтением нагнулся и полез под стол. До моих ушей донеслось невнятное бормотание, что-то насчет Севиной прабабушки, чиханье, гулким эхом отразившееся от стенок туалета, и, наконец, он вылез, сжимая в руках топор.

Штука эта действительно имела угрожающий вид. Особенно в руках Карла. Широкая ручка светло-коричневого цвета заканчивалась блестящим плоским лезвием, грозно возвышавшимся над Мусорщиковой макушкой. На секунду мне показалось, что топор сейчас выскользнет из его рук и придавит Карла всем своим весом. В том, что топор довольно тяжелый, сомневаться не приходилось.

Но ничего не произошло. Мусорщик со звоном положил топор на стол, едва вновь не опрокинув стаканы, и повернул ко мне свой толстый нос:

— Вот это штука! Правда, товарищи? Таким топором не только шеи рубить можно! Гусеницы у тракторов без труда берет.

Я не стал интересоваться, зачем перерубать гусеницы тракторам.

— Ты и вправду собираешься рубить этим?

— Предлагаешь что-нибудь лучше?

— Зачем вообще рубить? Можно обойтись, ну… запугиванием, скажем.

— Запугаешь их, как же, — хмыкнул Мусорщик и разлил на два стакана.

— А тост? — Я принял стакан, приятно холодивший пальцы.

— Тост? Тост будет! — Мусорщик шумно вздохнул, от чего покрылся весь белыми пятнышками величиной с копейку нового образца и объявил: — Пьем, значит, за инопланетян, ко-* торые своим присутствием на Земле делают некоторых людей богатыми и… знаменитыми в некотором роде тоже! Господа, а ведь мы есть первооткрыватели пришельцев! Нам за это должны Нобелевскую премию вручить! Всем троим! Пьем за дедушку Нобеля, товарищи!

Я выпил и потребовал выпить тогда уж и за Гиннесса, чтобы ему обидно не было. Мусор согласился. Выпили и за Гиннесса. Далее последовали тосты за Оскара, Тефи, Немизиду, Зевса, за Васю Божевольного и Вадю «Боцмана» Кожевникова, нашего старого приятеля. После хотели еще выпить за неких Евгения и Светлану Захаровых, имена которых сквозь сон выкрикнул Сева, но тут на беду кончилась водка.

— В конце концов, надо немного протрезветь, — заключил Мусорщик, выбрасывая бутылки в урну. — Посмотри, что там с дождем.

Я посмотрел и сообщил, что дождя осталось совсем мало. Почти нету.

— Тогда пора открываться. — Карл заковылял к двери, позвякивая ключами, и сразу же появились первые клиенты. Два парня рысью пересекли пространство от входной двери до кабинок и скрылись с поля моего зрения.

— Та-ак! — протянул появившийся в дверях Мусор. — Теперь пора готовиться!

— К чему? — удивился я, дожевывая крошки хлеба.

— К Пал Палычу, — Мусор постучал пухлым пальцем по не менее пухлому виску. — Я разве не говорил, что он обычно приходит в час?

— Честное слово, не говорил!

— Возможно. — Поерзав пальцами по столу, Мусор сел. — Зато теперь знаешь. Сегодня мы его и… того.

— Постой, — я так сильно удивился, что даже немного привстал (а это стоило немалых усилий), — ты его убьешь сегодня?

— Мы его убьем! — сильно выделил слово «мы» Карл. — Вернее, не убьем, а откроем миру его истинное лицо.

— Сегодня?!

— В час!

Я посмотрел на часы. Было без пятнадцати двенадцать.

Сева всхрапнул и четко сказал сквозь сон: «Оболочка есть понятие относительное». Двое парней походкой, в которой чувствовалось вселенское облегчение, прошли к выходу, благодарно кивнув Мусору. А ведь он с них деньги содрал за это!

Мусор растянул пухлые губы в пьяной улыбке.

Я вздохнул, тщетно пытаясь собрать воедино разбегающиеся в разные стороны мысли, и задал вопрос:

— Как мы все это провернем?

В полпервого проснулся Сева. Обведя пристройку мутным взглядом из-под ниспадающих на глаза волос, он заплетающимся языком осведомился, что происходит, какого черта он здесь делает и при чем тут Федор Иванович Крузенштерн? Мусор принялся с жаром объяснять. Через пару минут в Севиных глазах что-то прояснилось, он все вспомнил, и оказалось, что Сева вовсе не дрых, а разрабатывал в уме гениальнейший по своей простоте и ловкости план.

План был таков:

— Я с Мусорщиком, дабы увеличить возможность внезапного нападения, уйду на улицу и буду ждать там. У скамейки, к примеру. Ты, Витек, ос-станешься здесь, чтобы пр-роследить за Пал Палычем и в случае чего произвести необходимые меры.

— За чем это, интересно, проследить? Как он в туалет ходит?

— За тем, чтобы он не ушел до того момента, как появ-вимся мы.

— А если вы не успеете появиться?

— Тогда ты и отрубишь ему голову, — подсказал Мусорщик, хитро подмигнув, — а? Господа? Да ведь это идея!

— Нет. Голову рубить — это уж как-нибудь без меня. — Я замахал руками. — Пришельца вынимать — ладно, но чтоб рубить… Да вы вообще в своем ли уме? Как можно отрубить человеку голову?

— Ну, как знаешь, — таинственно прошептал Мусор. — Пошли, Сева. Клиент уже почти созрел. Я чувствую, как он рысьей походкой направляется к моему туалету, дабы совершить самое благое дело на свете, ну, кроме… ты меня, Севочка, понимаешь… — Они встали и направились к выходу.

Последнее, что я услышал, было:

— …Слушай, Сева, вчера я такой смешной анекдот услышал. Медвежата, значит, в пещере просят у своего батьки-медведя: «Папенс, а, папенс, расскажи сказку, мы, мол, уснуть не могем!» Папа-медведь ломался минут десять, потом грит: «Ну ладно. Слухайте, детишки». Взял с полки два человеческих черепа в обе лапы и грит: «Слушай, Петрович, а в этом лесу медведи водятся?» — «Нет, Кузьмич, откудова здесь медведи? Одни белки!»