Алексей Смирнов - Собака Раппопорта

Помолчали.

Оба сидели в холле перед выключенным телевизором.

Ватников почему-то вспомнил, как один темный и лихой человек включил этот телевизор, опустив вилку в стакан с молоком. В два часа ночи. И уселся смотреть, увлекательно провел полчаса. Потом его показали Ватникову, и Ватников так и не понял, чего тот наглотался. С утра был послушен и тих… Передачу, которой и в помине не было, запомнил хорошо…

Пауза затягивалась.

— Надо думать, — сказал, наконец, Иван Павлович, — что сейчас вы пригласите сюда всех участников действия. Как полагается в детективах. Рассадите по креслам и начнете мучить. А потом эффектно укажете пальцем на главного злодея. Которого никто и не подозревал…

— Вы, доктор, какой-то дряни начитались, — небрежно ответил Хомский. Он говорил скучным голосом. С выяснением дела он словно утратил к нему всяческий интерес. И походил уже на оцепенелое изваяние, сидящее прямо, наподобие Сфинкса. Руки положены на колени, остекленелые глаза глядят в одну точку. Ватников принюхался. Пахло очень сложной органической и неорганической химией. "Где-то вмазал уже", — сообразил психиатр.

— Почему же дряни? — усмехнулся Ватников. — Это классика.

Тот сделал пренебрежительную гримасу.

— Ни на кого я не буду указывать. Главный злодей давно известен. Я вам его называл, это Александр Павлович. Зачем мне собирать участников?

Психиатр откашлялся в кулак.

— Отлично. И что же вы… собираетесь делать с этой информацией? — спросил он осторожно.

Хомский еле заметно повел плечами.

— Это наше дело… Поживем — увидим. Зависит от обстоятельств.

— Шантажировать собираетесь? — сообразил Ватников.

— Можно и так сказать.

— То есть ваше молчание — в обмен на больничную кашу? И больничную койку?

— Ага, — Хомский нагло улыбнулся.

— Да кто вам поверит? Какие у вас доказательства? Сплошные домыслы, — Ватников, сам себе не отдавая в этом отчета, начинал горячиться.

— Мне наплевать, — сказал Хомский. — Мое дело маленькое. Расскажу следаку, что видел и что слышал — а дальше пусть власть решает… Мы люди мелкие.

Тут уже Ватников возмутился:

— Это же нахальное вранье! Вы ничего не видели! Видеть-то было нечего!

— Ну и что? У меня богатая фантазия. Все так и маячит перед глазами, как наяву.

— Видения появились? Давно пора! Говорящие животные не навещают?

Обвиняя Хомского в галлюцинациях, Ватников всячески оттягивал момент истины. Хомский это хорошо уловил. Он подался вперед и дотронулся до его колена. Психиатр отдернул ногу.

— Вам же, доктор, самому интересно узнать, как оно было? Могу рассказать.

— Для истории болезни, — раздраженно буркнул Ватников. — Берегитесь, Хомский. Выбирайте слова. Вы уже достаточно наговорили, чтобы я вас упек очень и очень далеко. Надолго.

— Не получится. Нет на то моего согласия, — осклабился тот.

Иван Павлович подавленно замолчал. Хомский говорил сущую правду. Процедура госпитализации психиатрических больных значительно усложнились.

— Не будем ругаться, доктор, — умиротворенно промурлыкал Хомский. В нем, очевидно, заработали какие-то внутренние алкогольные резервы, и ему стало хорошо. — Я вам все объясню. Вы же мне от души помогали, по велению сердца. А это дорогого стоит. Устраивайтесь поудобнее и слушайте.

— На самом деле и базарить-то долго не о чем, — Хомский сбился на привычный лексикон. Но быстро спохватился и вернулся к более или менее изысканному слогу. В нем словно поселилась другая личность, которая и приняла на себя власть.

"Демон из пузырька с овсянкой", — вдруг подумал об этой неустановленной фигуре Ватников.

— Все было до неприличия просто, — продолжал сыщик. — Покойник угрожал Александру Павловичу жалобой. Доктор у нас молодой, желторотый. Для него жалоба, да еще от блатного клиента, подобна смерти. Да и поднадоел тот ему, как я вам намекал… — Он вдруг приобрел трагический вид и постарел на десять лет. — Это ведь так понятно, как кто-то из нашего брата надоедает… Мы же не слепые, мы все это подмечаем. И болеем душой то за себя, то за вас, докторов…

— Намекали, да. По-вашему, этого достаточно — укокошить больного, если тот надоел? — перебил его психиатр. — Ну, если так… у меня руки давно были бы по локоть в крови…

— И тем не менее, — Хомский стоял на своем. — Наш брат умеет достать… Так что и эту причину я бы не скидывал со счетов. Психика у доктора податливая, неокрепшая… Он впечатлительный, удар не держит…

— Странно слышать рассуждения о психике от вас, — не удержался Ватников. Тон его был неприязненным.

— Не вредно и послушать, — отозвался тот. — Вы же специалист…

Иван Павлович не без труда взял себя в руки и вымученно улыбнулся.

— Продолжайте, Хомский. Пока я слышал одни слова и туманные намеки. Никаких версий, не говоря уже о фактах.

— Версия одна, — сказал Хомский. — Первая и последняя. Дело было так. Доктор Прятов хотел убить нашего соседа с самого первого дня. Между ними искры летали, вся палата чувствовала. Но хотеть — одно, а убить взаправду — другое. По моему разумению, замысел у него окончательно созрел после двух событий. Первое — жалоба. Наверно, доктор прямо-таки заметался, не зная, как быть. И тут подоспело второе событие: напился Кирилл Иваныч. И лег спать в ботинках.

Ватников ударил себя кулаком в ладонь:

— Я больше не могу слышать про эти ботинки! — воскликнул он. — Что они вам дались?

— Дело даже не в самих ботинках, — спокойно продолжал Хомский. Было, однако, видно, что его распирает от гордости и торжества. Голос его, недавно еще хриплый и надтреснутый, уже звенел, как натянутая струна. — Дело в том, что авторитетный доктор лежал на больничной койке. И кемарил, как последний алкаш в обезьяннике. Я думаю, что не ошибусь, если скажу: в это мгновение в мозгу Александра Павловича сверкнула молния. Он понял, что ему нужно делать. Риск был велик, но Прятов считал, что игра стоит свеч. Возможно, он малость рехнулся. Это уж вам проверять, — Хомский состроил озорную гримасу.

— Проверим, — отрезал Ватников. — Давайте дальше. До сих пор, повторяю, я слышал только бредовые построения. Боюсь, что дальше будет хуже…

— Угадали. Итак, Александр Павлович прекрасно знал, что к ночи мы от души накушаемся. Мы ежедневно накушиваемся — почему его дежурство должно было стать исключением? Прятов не стал нам мешать. В его интересах было, чтобы все упились в лежку. А покойничек был покрепче нас, помоложе. И доктор решил, что сумеет его разбудить и выманить из палаты. Довольно зыбкие надежды, но так оно все и вышло. Прятов позвонил в сестринскую, изменил голос. Потребовал себя самого в приемный покой. Спустился туда, прошел мимо дежурных, но дальше ничего не искал — вопреки своим уверениям. Вместо этого он быстро поднялся обратно на этаж. Вошел в палату, все спали. Забрал жалобу. Растолкал Кумаронова. Я не знаю, что он ему сказал. Может быть, сообщил, что явились военные и ищут его. И что ему надо бы пересидеть в туалете. Сосед, спросонья ничего не соображая, потащился за доктором. Тот усадил его на стульчак и врезал по кумполу бутылкой. Бутылок у нас там всегда полно, сами понимаете. Потом выбежал обратно в коридор. Он отчаянно рисковал, но на его счастье Мишка с Ленкой любились и ничего не слышали. Кроме шагов. Это те самые шаги и были. Доктор снова изменил голос и вызвал из приемника казака. Ему был нужен свидетель, показания которого сыграют главную роль. А сам побежал к нам в палату и лег на койку соседа. Укрылся с головой, и только ботинки торчали. Казачок заглянул и увидел, что все на месте, о чем потом и рассказал по простоте душевной… Когда он ушел, Александр Павлович встал и вернулся якобы из приемного… Вот как все было, доктор! Или почти так.