Надежда Первухина - Не пытайтесь это повторить

— Хорошо, — улыбнулся Лекант. — А теперь, позволь, почитаю я.

Он взял у меня из рук книгу и, пролистав, нашел:

Лекант читал не как профессиональный чтец или диктор. Но от его голоса у меня мурашки бежали по коже. И стихи из цикла "Песни Жанны д'Арк" звучали совсем по-новому. А потом Лекант сказал:

— Я знал ее.

— Кого?

— Жанну. Орлеанскую девственницу.

— Правда?

— Да. Я никогда не лгу, Тийя. Дхианы никогда не лгут.

— Тогда расскажи мне про Жанну. Я очень люблю ее и жалею. Я даже сочинила пьесу про нее. Правда, ее нигде не напечатали…

— Хорошо, расскажу. Но ты вроде бы хотела спать…

— Передумала. Высплюсь как-нибудь потом.

Мы раздвинули диван и улеглись рядом. Лекант обнял меня за плечи и стал рассказывать о том, как юной Жанне явился архангел, как она отправилась в свой нелегкий путь, целью которого было коронование дофина Карла… Я жадно слушала, и сна не было ни в одном глазу.

А потом я спросила:

— Скажи, а разве это было невозможно?

— Что?

— Чтобы ее не сожгли?

Лекант помолчал немного, а потом ответил:

— Ее судьба уже была написана и завершена. Я не мог ее спасти.

— Ты?! Но ты пытался?

— Да. Она была мне другом.

— Ты любил ее?

— Не так, как тебя, Тийя. Жанна, она… Ее невозможно было желать.

— А меня ты желаешь?

— Больше всего на свете, Тийя. Наверное, ни один мужчина не желал женщину так, как я тебя.

Лекант прижал меня к груди и вздохнул.

— Спи, Тийя, — прошептал он. — Тебе нужно отдохнуть.

И на меня навалился сон.

Проснулась я от аромата кофе и разговора.

Боже, который час?!

Ф-фу, половина девятого утра… А то я испугалась, что мы на телевидение опоздаем.

Хотя… Может, не стоит туда вообще ходить?

Но вроде пообещали.

И потом, меня немного грела мысль, что мы с Лекантом засветимся на телеэкране. Все-таки какая-никакая, а слава.

А я, если честно, сама не своя до славы.

Я оправила на себе вечернее платье, в котором так и улеглась спать, и вышла на кухню.

Там родители пили кофе и угощали Леканта.

— О! — поприветствовала я их. — Так вы вернулись от дяди Саши?

— Да, — сказала мама. — Ох, зачем мы только пили рислинг! Такая изжога!

— Пить вредно, — наставительно произнесла я. — Кофе спасает?

— Спасает, — засмеялся папа. — Мы с Лекантом пьем уже по третьей чашке. Кстати, мы сказали дяде Саше и тете Любе, что ты скоро выходишь замуж.

— А они что?

— Они пообещали прийти на свадьбу.

— Ну кто бы сомневался! Ладно, пойду в ванную, и надо переодеться. Сегодня нам с Лекантом предстоит оказаться на телевидении. Как это получилось — потом расскажу.

И я направилась в ванную.

Там я сняла вечернее платье, привела себя в порядок, подправила макияж и набросила старый ситцевый халатик. Пока родители и Лекант кофеманили (из кухни доносились звуки песен "Белой гвардии" и веселого разговора), я пробралась в свою комнату и выбрала одежду для интервью: темно-зеленые расклешенные брюки плюс салатного цвета шелковая блузка и черненький жилетик. Выглядела я в этом — просто закачаешься. Последним штрихом стали сухие духи. Я нанесла их на запястья и на мочки ушей. Все завлекаю Леканта, завлекаю. Чтобы от меня ему не было передышки!

Леканту я достала свежую рубашку. У папы было их много, еще в упаковках, и я подумала, что он не обеднеет, если поделится одной. А размер подходящий.

Лекант допил кофе, облачился в новую сорочку, оценивающим взглядом окинул меня и мой наряд и сказал:

— Идем?

— Да, пора. А то Кашкин изволнуется весь.

— От тебя пахнет новым ароматом.

— Это духи "Маркиза". Нравится?

— Конечно. Но больше всего мне нравится запах твоего тела без духов.

Я расцвела.

Телецентр у нас располагался на Крестовоздвиженской площади. Раньше в этом здании размещался молельный дом адвентистов седьмого дня, а потом они не выдержали и сбежали из нашего города. Здание же было хорошим, с налаженной инфраструктурой, вот туда мэр и засунул телевизионщиков.

Мы вошли в полутемный прохладный вестибюль, и на нас тут же обрушился Акакий Кашкин.

— Привет! — жизнерадостно пролаял он. — Я вас уже заждался. Ну пошли в предбанник.

Предбанником оказалась большая комната, одной своей половиной представлявшая гримерную, а другой — склад микрофонов и старых акустических колонок. Не очень-то это роскошно выглядело. На стене висел плакат с изречением из "Опытов" Мишеля Монтеня: "Чувство диктует нам более повелительно, чем разум". Что ж, в моем случае это совершенно справедливо.

— Девочки, — сказал Кашкин двум молоденьким гримершам, — займитесь нашими гостями. А я в студию.

Гримерши кивнули, но на Кашкина посмотрели без приязни. Видимо, он тут у всех сидел в поджелудочной железе.

Нас усадили в продавленные кресла перед зеркалами и принялись за работу.

— Вы оба очень бледные, — сказала одна из гримерш, раскладывая свой арсенал кистей, пуховок и спонжей. Я мельком взглянула на Леканта. Несмотря на природную смуглость, он сегодня действительно выглядел бледнее обычного. — Вам подойдет тональная основа номер один "Айвори Роуз". Вы что, не загораете?

— Я вообще-то загорать не могу, — сказала я. — Бесполезно. А мой друг… Ему не до этого.

Пока нас гримировали, я думала о Елене Нейс и предстоящей поездке к губернатору. Далеко же меня занесло! И когда я только буду работать в музее и писать диссертацию?

Пуховки и кисти невесомо щекотали мое лицо, я искоса поглядывала в зеркало и понимала, что из нормальной, довольно симпатичной девушки превращаюсь в какую-то вампиреллу.

— Может, хватит тонального крема? — робко вякнула я.

— Да, пожалуй что и хватит, — деловито сказала гримерша и повернула мое кресло к креслу Леканта: — Ну посмотрите друг на друга, какие вы стали сногсшибательные.