Пламен Митрев - Веслом по фьорду!

— А других жечь не пробовали?

— Кучу! Сначала по одной, а потом коллективно, но без толку! Сколько ни пытались заставить хворост гореть — не горит, зараза, и всё тут…

— Тогда понятно, ведь жертва так и не состоялась.

— Всем это понятно. — Вождь остановился, не в силах продолжать. Перевёл дыхание, хлебнул вина и, выдавливая слова, закончил: — Я отменил сожжение и, как сказал шаман, обрёк народ на вымирание. А ещё Иргал-Заг отвернётся от гулей, и скоро в горах о нас будут знать только стервятники. Поэтому я и поехал в Аль-Бенгази за помощью. Ты — последняя надежда. Последняя. Не спасёшь нас, я буду вынужден склониться перед жрецом и исполнить волю Иргал-Зага.

Так что пока придётся моей Шаммиле терпеть цепи целомудрия…

Гуннар снова взглянул на девушку, теперь она казалась ему совсем замечательной. Водопад блестящих тёмных локонов, нежные черты, плечи, оформившаяся грудь. Шаммила выпрямилась и улыбнулась. Улыбка получилась вымученной.

— Клянусь топором Одина, бородой Аллаха и наковальней Тора, что дочь Розы кактуса пустыни будет жить! — пообещал викинг и вскочил, играя мускулами спереди и сзади. Резня за горстку медяков, за миску похлёбки, за потные объятия куртизанок и то не смущали его, а здесь, перед взором невинной девицы, он ощутил в себе силу трёх верблюдов и был готов поубивать всех демонов чохом. — Я это ваше проклятие найду, посажу на цепь целомудрия и засажу в задницу Иргал-Загу, пускай наслаждается!

Шаммила затрепетала. Её тело покрылось капельками пота от желания…

— Лев! — умилённо глядя на викинга, воскликнул вождь. — Царь! Лев! Асад!

Гуннар плюхнулся задом на подушки и снова покосился на Шаммилу. Несчастная смотрела на него со страхом и, как ему показалось, с восхищением и обожанием. Еле слышно позвякивали серебряные цепи.

— Я человек. Хотя Порн, это наш дед-заклинатель, любил повторять, что я сын самого Одина. — Незаметно для себя Гуннар перешёл с диалекта гулей на общий для скандинавов язык данов.

— Священный закон гостеприимства обязывает меня уважать твой выбор, — хрипло признался эль-Бекир. Он с усилием поднялся, прикинул что-то и, приняв решение, махнул рукой: — Она твоя до последнего волоса!

С этими словами старый гуль исчез за складками шатра.

Гуннар любил женщин. Не сказав ни слова, девица сама подошла, присела рядом, тихо побрякивая оковами, и стала нежно приводить в порядок его спутанные, влажные после купания волосы. Варвар покраснел. Её эфирные движения действовали как опиум, он чувствовал нежное тепло. Перебрал цепи — сплав серебра с другим металлом, в браслетах преобладало золото. Гуннар стиснул их крепкими пальцами, разжал, и Шаммила стала свободной…

— Не позволю, чтобы тебя сожгли. Лучше беги. Оставаться в деревне опасно.

Тонкие пальчики прикрыли ему рот. С загадочной улыбкой дочь старого Муарима выпрямилась и погасила факелы. Она подняла занавес, открывая вид на озеро. В небе висели крупные звёзды. В их свете место казалось неземным. Подул лёгкий ветерок, раскачивая навешанные на стенах украшения, лошадиные и верблюжьи сбруи. Плескалась вода. На фоне мерцающего неба её великолепный стан манил и радовал глаз.

Гуннар впервые услышал её голос, низкий и чувственный:

— Подойди, посланец богов. Возьми то, что принадлежит только тебе.

Ну кто против такого устоит? Страсть пленяет даже небожителей, а Гуннар хотя и не был богом, но почувствовал себя равным ему и сдался. И пожалуй, уже не его вина, что за упоительными стонами туземки он не уловил лёгких движений за плотными тканями шатра. Снаружи появилась гибкая, еле заметная фигурка той, которой совсем недавно викинг сделал предложение.

Вот почему Евгению назначили начальником разведки. Да, это она подкралась к шатру, оставаясь невидимой для острых глаз гулей. Разведчица наблюдала и делала выводы.

Эта белая девушка, выросшая среди мужчин, дочь свирепого британского пирата, знала все прелести морской качки, вкус рома и пьяный угар победы. Она впервые убила в двенадцатилетнем возрасте — пьяного боцмана, решившего с ней поразвлечься. Когда ей исполнилось семнадцать и команда корабля дралась из-за неё похлеще собачьей стаи, каждый день отваливая за борт по матросу, отец принял решение.

Старый Джон посадил Евгению в шлюпку, показал на линию берега и произнёс:

— Дочка, я всего лишь пират. Я и эта гнилая шхуна, мы стоим друг друга, мы единое целое…

Она стояла в шлюпке, плакала и слушала, как он говорил сверху:

— Дочка, будет неправильно, если ты останешься с нами. Парни сходят с ума, они не могут по-другому…

— Они грязные гоблины! — не утерпела девушка и разрыдалась пуще прежнего.

— Да, ты права, но они пираты и все сплошь мужики! — вынужденно признал отец. — Я дал тебе с собой достаточно золота, хватит на год скромной жизни и на маленький домик. Плыви, деточка, пройдут годы, и ты поймёшь, что я не мог поступить иначе. Там, — он показал в сторону суши, — мне будут рады лишь виселицы, а ты совсем другое дело, тебя никто не знает, а это лучшая репутация, какая может быть у пирата на суше! Особенно для тебя!

Спустя год мирной жизни Евгения продала дом, закрыла лавочку и, пополнив ряды наёмников, впервые почувствовала себя в своей тарелке. По-прежнему находясь среди мужчин, не подпуская их слишком близко, она вела тщательный отбор. Будущий муж и отец её детей должен быть похож на пирата, но оставаться человеком, он должен быть достаточно умным, чтобы нравиться ей, но в то же время и сильным, чтобы защищать её и добывать пищу. Всё прочее представлялось маловажным…

В этом, собственно, и заключалась вся психология дочери капитана. Сбросьте налёт маскулинности, и останется здоровая молодая девушка со здоровыми потребностями и желаниями.

Обняв хрупкое горячее тело (теперь уже без всяких сомнений женщины), Гуннар прислушивался к звукам ночи. Дикие животные под её покровом шли к водопою. Ветер хозяйничал в листьях пальм. Шаммиле что-то приснилось, и воплощённая юность заёрзала в могучих объятиях гостя. Незабываемая ночь. Ласки были такие трогательные. Гуннар думал о новых вспыхнувших чувствах. С этой девушкой ему впервые в жизни захотелось дома, детей, уюта. Скитания, битвы вдруг потеряли былую привлекательность. Хотелось остаться в этом шатре и годами радоваться полученному счастью…

Кусачий москит вонзился в тяжёлый бицепс. Викинг очнулся и осторожно прихлопнул кровососа. Реальность вернулась, и он обрадовался, что вовремя сбросил с тебя мягкие оковы мещанского быта.

Нет, пожалуй, для настоящего северянина такая жизнь была бы чересчур пресной… На высоком плато гулей сытно и хорошо, но настоящий повелитель морей должен увидеть мир, собрать добра побольше, построить крепость, основать собственный город, а вот там можно и дом соорудить, и семью создать. У гулей свои обычаи, у викингов свои. Задание Крайслера надо выполнить, вернуться в Аль-Бенгази, где ждёт Евгения…