Крэг Гарднер - Плохой день для Али-Бабы

Был ли славный лесоруб огорчен потерей урожая овощей, без которых ему затруднительно было обеспечить своим домочадцам сбалансированную, пусть и неоспоримо скудную, диету? Исполнился ли смиренный дровосек горечи оттого, что дорожка перед его домом стала теперь грязной и вонючей?

Пожалуй, оставим эти вопросы мудрецам, поскольку в этот самый миг наш скромный Али-Баба, воистину принц среди нищих, вдруг заметил брата Касима, направляющегося к своим воротам по соседству. И столь кротким был наш дровосек, что он не пожелал привлекать излишнего внимания к столь огорчительным вещам, как мог бы сделать кто-нибудь другой.

— Любезный брат! — сказал он вместо этого.

— Ну что еще? — грубо отозвался Касим. — Ты что, не видишь, что я занят?

И впрямь Али-Баба не был уверен, хочется ли ему занимать своего брата еще больше. Однако дровосек полагал, что такие дела, если уж начал, лучше доводить до конца. Поэтому он сказал:

— Я тут заметил две вещи. — И с этими словами он указал на огород — клочок голой земли, на которой не росли больше овощи.

Его брат мельком взглянул на разоренные грядки.

— Судя по виду этого огорода, хорошо, что твое основное занятие — рубка леса, — был насмешливый ответ Касима.

Готов ли был кроткий Али-Баба пассивно стоять и безмолвно выслушивать глупые шутки своего брата? Видимо, нет, ибо дальше дровосек заявил:

— Но это натворили лошади Гохи. — И в доказательство своих слов он указал на благоухающие кучки, в изобилии усеявшие дорожку.

Тут Касим нахмурился и сморщил свой большой некрасивый нос.

— Почему это еще не убрано? Как скверно, что нам приходится жить в такой тесноте. Тебе следовало бы в дальнейшем быть поосторожнее, дабы не докучать соседям своими дурными манерами. — И с этим его брат развернулся и направился прочь, на тот надменный манер, как любят вести себя богатеи.

Вывели ли из себя простодушного Али-Бабу, который в столь многих отношениях был куда чище духом, нежели его братец, эти эгоизм и непонимание? Готов ли был благочестивый Али-Баба схватить ту самую глиняную чашу, что теперь у него в руках, и разбить ее вдребезги о ближайший столб? Был ли всегда учтивый Али-Баба на волосок от того, чтобы схватить этот пергамент, что теперь перед ним, и разорвать его на мелкие клочки, желая при этом, чтобы каждый клочок был частицей его брата?..

О Всевышний! Прошу прощения. Я немного отклонился от темы. Почему вы все зашевелились? Вы, конечно же, не собираетесь уходить. Я ведь просто подготавливаю сцену, на которой будут твориться великие дела. Возможно, Синдбад прав и мне стоило бы поменьше отвлекаться.

Куда вы пошли? Я ведь даже не рассказал вам про Проклятие Противоречивых Желаний или про удивительное открытие, сделанное мною в Общенациональный День Джинна. И я еще и словом не обмолвился про Дворец Красавиц.

Ага, вот так-то лучше. Думаю, я уже достаточно обрисовал картину и теперь перейду — да-да, быстро — к тому моменту, когда начались настоящие события и я понял, что жизнь моя изменится навсегда.

О чем это я? Ах да, Дворец Красавиц. Ладно, об этом я расскажу в свой срок.

И вышло так, что трудившийся в поте лица Али-Баба, валя наиболее крепкие деревья, очутился в самой глухой части леса, с таким густым подлеском, что в полдень там царил сумрак, а тени, казалось, порождают новые тени. Понятно, что Али-Бабе было неспокойно в таком месте, но в то же время он знал, что за срубленные им деревья на рынке дадут хорошую цену и он худо-бедно сможет прокормить своих домочадцев.

Но солнце перекатилось за ближайшую гору, и в разгар дня потемнело, словно наступил вечер. Ветер усилился, донося раскатистый рык какого-то лесного хищника. Али-Баба принялся за дело с удвоенной силой, задавая себе вопрос, стоит ли какая бы то ни было работа того, чтобы из-за нее расстаться с жизнью. Неудивительно поэтому, что он подпрыгнул, стукнувшись головой о ветку, когда заслышал, что к нему приближается великое множество лошадей.

Я сказал «великое множество»? Он метнулся прочь с тропы, а земля уже дрожала от топота копыт. По мере того как всадники приближались к его укрытию в густой чаще, Али-Баба услышал еще и грубый хохот, и слова, которые обычно не ассоциируются с высшими эшелонами культурного общества. И столь исполнен вполне понятной тревоги он был, что почти забыл про шишку у себя на голове и лежал совершенно неподвижно, как сделало бы любое затаившееся живое существо.

Но тут земля задрожала еще сильнее, так что Али-Баба не мог больше различить, то ли твердь земная ходит ходуном у него под ногами, то ли это его самого трясет от увиденного. Ибо там, неподалеку от его зарослей, он видел теперь коней, скачущих во весь опор по двое-трое в ряд. И на каждом коне сидел человек — в одеждах черных, как небо в грозовую ночь. Али-Баба в уме считал их, пока они проезжали мимо, и к моменту, когда перед глазами его осталось лишь редеющее облако пыли, он насчитал целых сорок лошадей и сорок всадников.

«Пожалуй, — подумал он, — самым благоразумным было бы потихоньку выбраться отсюда, забрать своих мулов (которых он привязал к деревьям неподалеку), а потом вместе с ними убираться из этого места во всю прыть, на которую способны их ноги». Но, как говорят мудрые люди, любопытство в человеке сильнее всего остального. Ибо лесоруб, рассеянно потирая шишку на макушке, понял, что ни за что не уйдет, пока не узнает, что такое множество ужасных людей делает в этой глухой лесной чаще.

Поэтому в надежде выведать, куда дальше направятся эти грубияны в черных одеждах, Али-Баба повернулся и увидел, что все сорок остановили своих коней на соседней полянке возле крутого горного склона. Спешившись, все они снимали вьюки со съестными припасами и бурдюки с водой, висевшие у каждого по одну сторону седла. Но затем, по знаку мужчины, возглавлявшего отряд (должно быть, их главаря, решил Али-Баба), остальные тридцать девять отстегнули переметные сумы по другую сторону седел. И по тому, как зазвенели эти мешки, ударившись о голую землю, и по усилию, с которым сорок мужчин подняли их, Али-Баба предположил, что эти вьюки, должно быть, набиты золотом и драгоценностями.

Некоторые из мужчин при этом повернулись, и Али-Баба во все глаза разглядывал их из своего укромного места, чтобы получше понять, что же это за люди, притащившие сюда столько золота. То, что он увидел, его вовсе не утешило, поскольку, как оказалось, все мужчины носили большущие бороды, разделенные надвое и завитые в разные стороны. Что в действительности придавало им свирепый вид, так это необыкновенная густота бород и то, что волосы доходили почти до самых глаз. Да и то Али-Баба не мог как следует эти глаза рассмотреть, потому что эти люди поглядывали искоса и так хмурили брови, словно нрав у каждого из них был еще менее приятный, чем у его братца.