Константин Лишний - Космиты навсегда

— Хфатьит! — гаркнула Герда. — Будьем дьело дьелять или будьем дрочьить кошмарьики?

Устыдила так устыдила. Нахваталась в своей Казани фразочек типа «дрочить кошмарики» и изгаляется теперь, знание языка демонстрирует, фашистка недобитая. Мы хмуро переглянулись с Сика-Пукой, он завел двигатель и утопил до отказа акселератор. Мотор бешено взревел, из-под колес вырвались клочья земли и «Запорожец Мустанг» пулей понесся по лесной дороге…

Через двадцать минут бешеной езды, которые я провел, до боли вцепившись пальцами в сидение и поминутно глотая ежиков от страха, «Запорожец» вылетел на шоссе. На этой не по-советски ровной и без ухабов трассе чокнутый Сика-Пука наподдал еще такого газу, что я аж пожалел, что меня вообще мама родила. Вот уж не ждал, что когда-нибудь попаду в фильм «Такси 2», к маньяку-таксисту Сами Насери в пассажиры.

— Это катастрофа, — прошептал я очень уместную к случаю фразу и поглядел на Герду. Герда сидела с совершенно зеленого цвета лицом, даже слегка с фиолетовым отливом, а в глазах ее бесновался столь откровенный ужас, что я понял: она не только наглоталась тех же ежиков, что и я, но даже одним из них подавилась…

Я молчал всю дорогу, ожидая, когда этот автокошмар закончится. Не до разговоров мне было; я обреченно ожидал трагического финала при каждом обгоне, летального исхода на каждом крутом повороте и все думал о том, что еще чуть-чуть — и этот «Запорожец» взмоет в небо, а потом, не снижая скорости, грохнется прямо в ад. Однако я сделал вывод о том, что Сика-Пука все же непревзойденный гонщик, и если моя жизнь будет зависеть от его мастерства управлять машиной, то я буду спокоен и полон оптимизма, хотя неизвестно, соглашусь ли я еще когда-нибудь сесть в машину, управляемую безумным водилой Сика-Пукой.

Из-за немыслимой скорости я даже не успел прочесть название города, на окраину которого мы стремительно ворвались. Когда мы миновали какой-то промышленный район, нам таки встретился знак, ограничивающий скорость до 90 километров в час. Спасибо тебе, господи, ты все-таки есть на свете! Сика-Пука снизил пары, сразу возникло ощущение, что машина еле ползет, но это даже хорошо. Я достал и попытался прикурить сигарету, но с изумлением обнаружил, что мои руки предательски трясутся, так что прикурил я не сразу, а после нескольких провалившихся попыток.

— Дай потьянуть, тофарич! — попросила Герда и протянула свою, тоже трясущуюся руку.

— Почти приехали, — как ни в чем не бывало, сказал Сика-Пука, повернул голову и увидел, что мы, сидя рядышком на заднем сидении, активно производим впечатление трясущихся маразматиков, с мрачной настойчивостью пытающихся курить цыгарку. — Что это с вами, космиты, чего это вы такие зеленые? И чего это вас типает?

— Глумишься, янки драный! Ты что ж, гад, с людьми творишь! Я тут чудом не обосрался от страху в твоем «Запорожце», а ты еще спрашиваешь, чего я такой зеленый! — зло прорычал я, посмотрел в наглые глаза агента, посмотрел на зеленую Герду и спросил: — Ну, и кто из вас двоих теперь фашист?

— Надо было сказать, я потише бы поехал, — попытался оправдаться Сика-Пука, но его перебила Герда:

— Как мошнё сказать?! У менья фесь язик от етой езди к ньебу прильип! И тошнотик подкатьил! Разфедчик фанючий! — с чувством, истерично гаркнула прямо в рожу агента Герда. Да уж, довела эта поездочка танкистку, нечего сказать.

Обиженный Сика-Пука демонстративно перенес свое внимание на дорогу, а я и Герда принялись разглядывать город. Город впечатлял. Величественные здания в фундаментальном архитектурном стиле а-ля Московский государственный университет здесь запросто сочетались с ультрасовременными небоскребами. Этот город поражал воображение и не имел ничего общего с городами моего мира советского периода. Я прямо зауважал здешний СССР.

— Что это за город? — спросил я.

— Брест, — буркнул Сика-Пука.

— Брест! Это белорусский Брест? Ни черта себе Брест. — Я аж язык вывалил от удивления, но, увидев, что Сика-Пука подглядывает за мной в зеркальце заднего вида и нагло скалит свои безупречные американские зубы, я взял себя в руки и захлопнул варежку.

Мы проехали красивейшую центральную площадь и свернули на узкую, но респектабельную улочку. Странное чувство засело в моей голове: чего-то здесь явно не хватает, что-то с этой площадью не так. Но что?.. Точно! Это ведь СССР, значит…

— Сика-Пука! — воскликнул я. — А где здесь увековечена память основоположников? Маркса, Энгельса и Ленина? Мы проехали центр, а там ни одного памятника — ни Ленину, ни Марксу, никому вообще, так не бывает! В советские времена в моем мире не было ни одной вшивой площади без монументов этим жмурикам. От Москвы до самых до окраин, даже в самых зачумленных городишках Ленин, Ленин, Маркс, опять Ленин, снова Маркс. Даже в ободранном здании вокзала в Харькове Маркс с Лениным стоят, там им головы и бороды голуби пообсырали полностью, но они все равно стоят, основоположники обосранные. А здесь центр, лозунг «Решения XXXI съезда партии в жизнь» есть, а памятника основоположникам нет, даже портретов нет и бессмертного «Ленин жив — спасайся кто может» тоже нет. Как так?

— Ну ты и космит! Ты что несешь вообще? — засмеялся агент. — Не знаю, как в вашем мире, а здесь товарищ Сталин признал «Капитал» Карла Маркса бесполезным, запутанным бредом. Энгельс тоже не в почете, презираем как подельник и жалкий подпевала Маркса. За что им статуи лепить? А Ленин? Раз «Капитал» бред, что, несомненно, так и есть, то рыжий сифилитик, который бредовый «Капитал» с настойчивость идиота воплощал в жизнь, не заслуживает увековечивания. Никаких ему памятников, а Ленинград снова переименован в Санкт-Петербург. Основа основ СССР в этом мире — это «Коммунистический НЭП» товарища Сталина, редакция первая и единственная тридцать девятого года. Толковая, практичная книга, не то, что мутный и зловещий, словно «Некрономикон», «Капитал».

Я тут же проникся к этому СССР глубочайшим уважением. То, что «Капитал» чушь и идиотство, и в моем мире всем известно, но тамошние советские правители ловко притворялись, что это не так, дескать, «Капитал» вовсе не вязкий нечитабельный бред бородатого психопата, а вещь исключительно гениальная, но немножечко непонятная. При этом боссы все равно вовсю руководствовались этой макулатурой. Парадокс: что ж они там разруливали, если инструкции неврубные? Доразруливались, загнали СССР в гроб, а в этом мире нашелся умный дядя, вещи своими именами назвал.

— А мавзолей Ленина? — спросил я.

— Мавзолей? Снесли к едрене фене твой мавзолей в тридцать девятом. «Хороните свои трупы, они воняют». — Так сказал товарищ Сталин на церемонии сноса и сам, собственноручно, вышиб молотом первый камень из этой гробницы египетской, а мумию фараона зарыли.