Лариса Малмыгина - Неприкаянная душа

Открыла я их в голубой, уже знакомой мне комнате. Боясь шелохнуться, Мадим стоял возле кровати, я же крепко сжимала затекшими руками сильную, красивую шею чужого мужчины. Отпрянув от этой притягивающей меня шеи, я соскользнула на пол. Привидение усмехнулось и вежливо поклонилось гостье:

— Добро пожаловать в мой дом, прекрасная Алиса. Теперь ты вольна делать все, что пожелаешь. Не опаздывай на обед: стол накроют через полтора часа.

— Хорошо, Ваше Сиятельство, — тоном примерной ученицы согласилась я.

Хамить расхотелось, подействовала атмосфера дворца, в котором, наверное, надобно ходить на цыпочках и разговаривать полушепотом. Поцеловав мою руку, Повелитель Стихий стремительно вышел из моей бывшей ненавистной тюрьмы.

За окном на все лады распевали соловьи, расхваливая этот удивительный век с его чопорным этикетом, таинственными замками и загадочной рыцарской любовью к непостижимым средневековым дамам. Зеркальное, потрясающе светлое озеро лежало под моими окнами, притягивая к себе и маня чистыми, серебристыми водами. Ласкало яркое солнце, а воздух, не отравленный цивилизацией, озоновой опьяняющей струей вливался в мои, привыкшие к городскому смогу, легкие. Я уселась на стул и заплакала, не ведая, от горя или от радости.

Через час я все же смогла взять себя в руки и, вытерев предательские слезинки кружевным платочком с вышитым на нем витиеватым вензелем, переоделась в искрящееся парчовое платье, небрежно опрокинутое на огромную кровать, чтобы знакомой уже дорогой спуститься в зал, где ждал меня излишне инициативный дух.

Обед прошел в приятной, домашней обстановке. Макс был предупредителен, весел, мило улыбался, вдохновенно рассказывая о возлюбленном семнадцатом столетии, эпохе несравненного Короля-Солнца.

Людовик Четырнадцатый, как истинный почитатель женской красоты, обожал мадам де Монтеспан, не забывая ласкать и титулованных дворцовых красоток. Королева совершенно спокойно плевала на многочисленные рога, которые ей регулярно навешивал любвеобильный царственный мужинек. То были необъяснимые годы: именитым супругам полагалось иметь внебрачные связи, ибо это выгодно отличало их от черни. Рогоносцы и рогоносицы почитались в свете и всячески поощрялись в разврате, плохо замаскированном под добродетель.

Строгий слуга, больше похожий на чопорного чиновника высшего разряда, стоял за моей спиной, предвосхищая каждое движение нежданной гостьи. Даже имя он носил довольно высокомерное — Апполинарий. Я тут же окрестила его Полем, что выбражуле явно не понравилось: лакей недовольно вскинул к потолку длинный нос и противно усмехнулся.

Пообедав, мы вышли в дивный сад. Первые изумрудные листики пробивались на ветках здоровых, сильных деревьев, а между ними, лаская уставшие от зимней стужи тела, гулял легкий ветерок.

— А у нас скоро Новый год, — с тоской вспоминая головокружительный запах ели, вздохнула я, — любимейший мой праздник.

— Мы можем поставить ее в твоей комнате, — любезно предложил Повелитель Стихий.

— Кажется, совсем недавно и здесь было прохладно, Если не ошибаюсь, стояла дождливая поздняя осень, — почему-то сразу расслабилась я.

— Я посчитал, что тебе будет приятнее очутиться в месяце апреле, — улыбнулся Мадим.

— Возможно. В холодное время года я не живу, а только лишь существую, — невольно поддаваясь очарованию окружающего меня пространства, заворожено прошептала я.

— Мой дом и мой сад принадлежат тебе, Алиса, — коснулся моей руки хозяин дворца, — но заклинаю тебя всеми богами: не выходи за ограду: там средневековье и предрассудки. Ты станешь легкой добычей дикарей, для которых образованность сродни колдовству.

— Хорошо, — кивнула я, но подумала, что совсем неплохо бы посмотреть на живых потенциальных жмуриков, которые давно уже мирно покоятся в могилах. По крайней мере, в моем родном веке.

— Не мечтай о своей погибели, — нежно укорил меня за крамольные мысли Страшная Сила. — Я не хочу смерти твоего обворожительного тела, которым надеюсь когда- нибудь обладать.

— Прекрати говорить пошлости! — заорала я в лицо развратному привидению и, резко развернувшись на каблуках, зашагала по направлению к замку.

Несмотря на шикарный ужин и обилие раритетных книг, которые услужливо притащил Поль, вечер прошел отвратительно. Я с ожесточением листала ни в чем не повинные пожелтевшие страницы, не переставая искренне удивляться, что отлично понимаю труднодоступный французский язык. Но тексты сочинений знаменитых и не очень авторов не задерживались в моей голове, озабоченной воспоминаниями о родном доме. Назойливые мысли о сильном теле Мадима, о запахе его шеи навязчиво вмешивались в мои непорочные думы, заставляя передергиваться от справедливого негодования к самой себе.

Уже засыпая, я внезапно почувствовала ласковое прикосновение воздушных губ к сомкнутым векам. Затем эти эфирные уста плавно опустились к требующему поцелуев приоткрывшемуся рту, невесомые руки, едва скользнув по груди, нежно заключили в объятия бедра, заставив содрогнуться от всепоглощающей страсти все мое естество.

— Не надо, Мадим, — жалобно попросила я, но, усилием воли распахнув глаза, не увидела никого; незримые же руки становились все смелее и смелее.

— Заклинаю, во имя Отца и Сына, и Святого Духа, отойди от меня, — стараясь плотнее вжаться в обжигающую постель, простонала я.

Едва уловимый шорох раздался в оглушающей тишине дворца, что-то светлое мелькнуло перед глазами, прорезая напоенную любовным томлением ночную тьму, а потом стало пусто и холодно.

— Ты сделала правильно, — одобрил содеянное мой добродетельный мозг.

— Почему — правильно? — удивился кто-то неведомый во мне. — Кому и что ты хочешь доказать?

— Изменять безнравственно, — постаралась оправдаться перед ним я.

— Глупости, изменяют все, и твой супруг тоже, — усмехнулся неведомый искуситель.

— Прелюбодеяние — грех, — отчаянно заспорила я с неизвестным.

— Ерунда! — ехидно хмыкнул внутренний голос.

— Спокойной ночи, — пожелала я настырному оппоненту.

— Спокойной ночи, если ты такая дурная, — нежданно ругнулось мое аморальное второе я.

Смиренно прочитав несколько раз «Отче наш», я закрыла глаза. Капризный сон пришел только под утро, и тогда зазвонил колокольчик.

— Нельзя! — задыхаясь от злости, заорала я. — Оставь меня в покое!

Дверь распахнулась. Макс, смущенный и расстроенный, стоял передо мной, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.

— Прости за вторжение, но уже полдень, — срываясь на шепот, промолвил он. — Тебя ждет обед, а я должен улететь.

— Ты был ночью в моей спальне? — сурово спросила я.