Сергей Мусаниф - Прикончить чародея

Этот парень заколол дракона в пешем бою, напомнил я себе. Он может быть наивен или просто глуп, но храбрости и умения у него не отнять. Думаю, что даже одноразовый магический артефакт не так-то просто вогнать в грудь дракона, пробив закрывающую ее броню.

Сэр Джеффри не стал требовать объяснений и сидел в седле молча. Наверное, он был счастлив при мысли, что никогда не вернется в питомник, где с ним обращались, как с племенным животным.

Через несколько минут доставили и Владычицу Викторию. Двое дюжих стражниц тащили ее под руки. Волосы Владычицы были растрепаны, одежда пребывала в беспорядке, а на скуле красовалась свежая ссадина. Наверняка она дралась, как… драная кошка, предчувствуя, что ничего хорошего ей на площади не светит.

Стражницы поставили ее передо мной, и отошли. Бежать-то ей все равно некуда — толпа сомкнулась за ними и ликвидировала проход.

Виктория посмотрела на меня. Она пыталась выказать презрение, но в глазах я видел страх. Она меня боялась.

Ринальдо Финдабаир, Великий и Ужасный, сын Оберона Яростного. Отец заслужил свое прозвище, а я?

Еще отца называли Обероном Кровавым, но исключительно за глаза.

— Не ожидали меня видеть? — спросил я у Виктории.

— Кто ты такой? — спросила она не слишком вежливо.

— А вам еще не рассказали? — я помахал мечом перед ее глазами и представился. — Как вы считаете, можно ли поступать с королем эльфов так, как вы поступили со мной?

— Я не знала, что вы король, — примерно также выглядели и оправдания Гарлеона.

— Ага, — сказал я. — Значит, вы признаете, что с королем Ринальдо так поступать все-таки нельзя. А с чародеем Рико можно? Я открою вам один секрет, Виктория. Так нельзя поступать ни с одним живым существом.

— Вы меня теперь убьете?

— Не стану кривить душой, есть у меня такое желание, — сказал я. Я повысил голос, чтобы меня услышало максимальное количество людей. — Сегодня мужская солидарность сильна во мне, как никогда прежде, и я испытываю сильное желание предать ваш город огню. Но сначала я прочитаю вам нотацию. Если вы не в курсе, что это такое, то я вам объясню. Нотация — это речь назидательного характера, не подкрепленная никакими доказательствами, кроме авторитета того, кто вам ее читает. По-моему, я обладаю достаточным авторитетом в ваших глазах. Кто не согласен, пусть попробует бросить в меня камень.

Как ни странно, камни в меня не полетели даже из толпы.

Боятся — значит, уважают?

— Вот сидит на лошади молодой человек, — я указал на сэра Джеффри. — Его зовут сэр Джеффри Гавейн, он — благородный рыцарь из славного рода, — я еще не разобрался, насколько он благороден, но местным об этом знать необязательно. — Его привезли в ваш город обманом, продали его, как вещь, и обращались с ним, как с животным, — я не знаю, как его сюда привезли, при помощи обмана или каких-то других средств, но к моей нотации эти мелочи не имели никакого отношения. — Вы забыли о том, что он — человек. Вы привыкли обращаться с людьми, как с вещами, и это есть высшее зло из всего, что я видел на этом свете.

Чихать они хотели на все мои слова. Пустое сотрясение воздуха, которое не способно ничего изменить.

Я встал с кресла и поднял меч над головой, устремив лезвие к небесам.

— Мне не нравится ваш город, — заявил я. — Вы превращаете в рабов собственных сыновей, но и с дочерьми вы поступаете не лучше. Они становятся заложницами вашего образа жизни, даже не подозревая, что где-то существует другой. Они не видят мира за вашими каменными стенами. Они читают по ночам запрещенные вами книжки о любви, но не понимают, что это такое, и как можно полюбить вещь. Когда-то вы спрятались от мира за каменными стенами, но теперь вышло так, что это мир прячется за ними от вас.

Молния с моего меча ударила в небо, на этот раз в сопровождении грома. Толпа ахнула и подалась назад.

— Рабство отвратительно, — сказал я. — Разумные существа должны быть свободными независимо от пола или принадлежности к любой из населяющих наш мир рас. Понимаю, что эта мысль для вас нова, и вы не сможете измениться за один день. Поэтому я даю вам время. Целый год, начиная с этого момента. Через год я вернусь сюда и проверю, как у вас обстоят дела. Итак, мои требования. Первое — рабство должно прекратить свое существование в любом виде. Меня не удовлетворит, если вы просто придумаете новое название и смените атрибуты. Я понимаю, что все люди не могут быть равными и не требую этого. Но все люди вашего города с таким громким названием должны быть свободными. Второе — вход и выход из города также должен быть абсолютно свободен и бесплатен для всех, независимо от пола и расы. Третье — вы не будете запрещать вашим детям читать книги, которые читают дети по всему миру. Между прочим, у ваших детей эти книги есть, и я знаю это совершенно точно.

Я перевел дух. Рано я отпустил Гарлеона, надо было назначить его своим глашатаем. У меня уже горло саднило от крика.

— Я вернусь сюда ровно через год, — продолжил я. — И если я увижу, что вы не выполнили моих требований, или выполнили, но недостаточно хорошо, я рассержусь. А когда я рассержусь, то поубиваю вас всех на фиг. Это доступно?

Толпа загудела, давая понять, что это доступно.

— Чудесно, — сказал я. — Не думаю, что вы внемлете голосу разума, но вам придется подчиниться силе. А теперь рассасывайтесь по домам и подумайте над тем, что я вам сказал.

Я снова сел в кресло, положив меч на колени, и закурил трубку, в ожидании, когда исчезнет толпа.

Вскоре на площади остались только мы с Карин, отряд сэра Ралло, сэр Джеффри Гавейн, Виола По Волнам Ходящая, Виктория и престарелая властительница с заметно поредевшей свитой.

— Мы сейчас уйдем, — пообещал я старушке. — Только закончим с вашей коллегой Викторией.

При слове «закончим» Виктория вздрогнула, побледнела и постаралась втянуть голову в плечи. Сегодня утром она была далеко не так уверена в себе, как ночью.

— Посмотрите на меня, — сказал я и расстегнул рубашку, чтобы она могла прочитать собственное имя на моей груди. — Вы хвастались, что можете пытать людей неделями, прежде чем они умрут. Я докажу вам, что существуют гораздо более изощренные пытки.

— Это она сделала? — спросила Карин. — Позволь мне ее прикончить, Рико.

— Смерть легка и милосердна, — сказал я. — Пусть лучше она попробует пожить.

Виктория посмотрела мне в лицо. У нее был взгляд затравленного зверя. Она бы попыталась драться, если бы не знала, что это бесполезно.

— Я не понимаю, — сказала она.

— Поскольку я жив, убивать вас было бы несправедливо, — объяснил я. — И у меня нет никакого желания подвергать вас пыткам, чтобы воздать вам должное. Живите.

— Ты или дурак, или святой, — прошипела Карин мне на ухо. — Лично я склоняюсь к первому варианту.