Den Wailhorn - Поход Хальбрунда

По дороге к кораблю Хальбрунд успел трижды проклясть себя за необдуманное решение взять незнакомца с собой. Схватки с жителями не было - в деревне оставались только старики, женщины и дети. Увидев полосатый парус, который тащили воины специально для этого по совету Видгри, толпа быстро поредела. Последними уходили те, кто не мог бегать быстро. Свежеотвязанный от столба человек довольно хорошо изъяснялся на Общем языке, он успел рассказать, что научился говорить на нем от южных племен, живших ближе к Новому Городу и торговцев доходивших сюда от самого Медвежьего города. Воины, тащившие парус, были привычны ко всему - они могли пить и спать на ходу даже днем, а сейчас была почти ночь. Но Хальбрунд уже устал, Альсун говорил разные слова - некоторые были знакомы, другие видимо были названиями целебных трав, а Сульдур мрачно постанывал, поглядывая на спасенного Торвола, и волевым усилием останавливал руку судорожно дергавшуюся то к секире, то к мечу...

- Так вот они и говорят, - уже четвертый час не умолкал Торвол, - Они и говорят: «Ты показывал разные фокусы с исчезающей ракушкой, ты - единственный, у кого есть книга, ты умеешь пальцем запаивать кастрюли и падать, как гусиное перо, когда прыгаешь со скалы - ты должен быть виноват в том, что три года назад коза Сизого Снарта перестала давать молоко, и в том, что охотники приносят нежирных оленей, и в том, что у кожевника Митри плохо выделываются и гниют шкуры, но сегодня пена переполнила кружку - из-за тебя чайки крикнули столько раз, сколько лет старухе Монке.... Теперь тебя надо сжечь, дабы не накликать беду на весь наш род до седьмого колена». - Торвол перевел дух и глотнул из фляги Сульдура. Тот снова пожалел что отдал ее, но было уже поздно. Тем временем Торвол продолжал, - ритуальное сожжение почему-то показалось им вполне подходящим наказанием, - викинги понимающе переглянулись, - Хотя я и предлагал им просто изгнать меня в соседнюю деревню, куда меня давно звали... - Он сделал многозначительную паузу и огляделся, - Так что вам повезло, что вы смогли уговорить меня присоединиться к вам.

В стонах Хальбрунда появились истерические с подвыванием нотки.

- Что это с ним? - обратился Торвол к Альсуну.

- Не обращай внимания, - ответил друид, - С ним бывает иногда что-то странное, в ночи, когда белый шар луны отражается в океанских волнах. Если это случается на корабле, далеко от берега, то запирают его в канатный ящик, и лишь кормчий слышит все его слова, но повторить их не может - слова древних заклинаний не подчиняются его рту. На берегу соседи уже привыкли к пропажам небольшого количества овец, свиней и коз из прочно запертых хлевов. Непослушным детям часто говорят: «Не выходи ночью на улицу, коли не заперты ворота Хальбрундового дома», а в наших землях непослушные дети не живут долго.

Торвол начал озираться и пошел подальше от Хальбрунда. Друид восхитился - здесь не знали сказок далеких островов. Даже Сульдур с благодарностью посмотрел на друида, хоть и не было между ними никогда дружбы. Торвол начал рассказывать истории охотничьих похождений Снимсгурда - лучшего охотника своей деревни, но послушав его, один из викингов разбуженных им, затянул мрачную морскую песню. Мерный ритм ее простых слов накатывался как волны прибоя на каменистый пляж, в ней были слышны крики чаек, скрип весел, хлопанье парусов и клокотанье пива в бездонной глотке конунга. Торвол был так зачарован этой песней, что сначала даже замолчал, но вскоре он обратился к другому викингу... Тот хмуро оглянулся, шлем сбился тяжелым парусом, рога угрожающе качнулись. Викинг, поправив шлем, подхватил мотив, а через полчаса пела уже вся дружина - даже друид что-то хмуро насвистывал. Торвол сначала молчал, но припев оказался на удивление прост, и вскоре он начал подтягивать вместе со всеми:

Гей, ярл! Ого!

Гей, ярл! Ого!

Иногда при звуке его голоса Хальбрунд вздрагивал.

Три дня назад Мур-тяня послали с донесением в замок дайме Кунь-кьяри. Бедному ронину [11] [11] Ронин (яп.) - самурай не имеющий своего господина. было больше не на что рассчитывать - ни разу не нарушив «Бусидо» [12] [12] «Бусидо» (яп.) - кодекс самураев. он тем не менее оставался жив. Не его виной было то, что в это время он был далеко от своего господина и узнал о его смерти слишком поздно. Даже отрубленная голова гейши [13] [13] Гейша (яп.) - Женщина для развлечения знати. Часто ассоциируется с проституткой, но гораздо выше классом. Бинь-дзя-Муни не могла искупить его вины. Сэппуку [14] [14] Сэппуку (яп.) - Ритуальное вспарывание живота для восстановления чести. Термин «харакири» имеет несколько уничижительный смысл с оттенком издевки. по канонам «Бусидо» делать уже было нельзя, а то, что гейша оказалась ниндзя из клана Минь-гун и специально удерживала прославленного мастера но-даичи [15] [15] Но-даичи (яп.) - японский двуручный меч. три месяца вдали от господина только усугубляло вину которую он носил в себе.

Мур-тянь носил дайсе [16] [16] Дайсе (яп.) - Пара мечей - символ самурайского звания. Существовал боевой и мирный вариант. Боевой: Тати - длинный меч, Танто - короткий. Мирный: Катана - длинный меч, Вакадзаси - короткий. , но не любил им пользоваться. Так что когда на дорогу из кустов выпрыгнули трое оборванцев, с ржавыми нагинатами в руках, он без колебаний приказу одного из них и бросил мечи на землю. Любимый но-даичи самурая был завернут в тончайший шелк, яркие цвета которого переливались на солнце, и больше всего напоминал обычный рулон этой ткани. Мур-тянь снял но-даичи с плеча и протянул одному из разбойников, тот схватился за шелк с жадностью - этого и ждал опытный самурай. Пол-шага, доворот плеч - и один бандит падает разрубленный ударом «монашеского плаща» [17] [17] Удар «монашеского плаща» (яп.) - Разрубание противника от плеча до пояса - так, как носился плащ японских монахов. Считается одним из признаков мастерского владения оружием. . Движения были стандартные и заученные - меч проворачивается в горизонтальной плоскости, замирает вертикально, лезвием в землю - самурай мягкими руками принимает древко нагинаты и разворачивается поднимая меч. Второй бандит увидел лишь отблеск солнца на лезвии ослепивший его навсегда. Третий разбойник обладал отменной реакцией - к этому времени он был уже далеко. Мур-тянь хмуро оглядел трупы:

- Идиоты, - хмуро пробурчал он, - Испачкали меч...

Самурай вытер лезвие об одежду того, кто был без головы, подобрал с земли брошенные мечи и снова укрыв но-даичи слоем шелка, отправился дальше.

Когда Мур-тянь подходил к воротам замка ему навстречу попалась знакомая девушка и он приветливо улыбнулся ей.