Александра Руда - Ола и Отто. Выбор

— Я, между прочим, ради тебя, — сказала я дрожащим голосом, — сегодня двум поклонникам отказала!

Посмотрев на парня, я поняла, что это я сказала зря.

— Ирга…

— Хороший у тебя способ отказывать, — горько сказал некромант.

— Понимаешь, — я пыталась оправдаться хоть как-то, лишь бы он не смотрел на меня так… с такой брезгливостью, как на трупик таракана в чае, — я ему была должна этот поцелуй.

— Ах должна-а-а-а-а, — протянул Ирга презрительно. — А кому ты еще что должна?

Я честно попыталась вспомнить.

— Разбирайся со своими долгами и со своей жизнью сама. Я самоустраняюсь.

— Ирга, — прошептала я, протягивая к нему руку. — Это был план Живко, ты же его побил…

— Защищаешь? — горько сказал некромант. — Да, я избил твоего целовальщика. Тогда я еще думал, что у нас все получится, и, когда услышал, как он в кабаке в компании похваляется, что ему стоит только поманить, и ты будешь его, я не мог отреагировать иначе. Хотя теперь я вижу, что это было зря — орк говорил правду.

— Ирга! — ужаснулась я.

В моей голове просто не укладывалось, как мог мой возлюбленный вступить в противоборство с противником в полтора раза себя шире и наверняка сильнее. Меня охватил запоздалый страх за некроманта. Ирга неправильно истолковал мой возглас.

— Не бойся, твой дружок отделался синяками.

— Я не…

— Я же говорил тебе, — перебил меня Ирга, — что я не потерплю одного — измены. Невозможно жить с человеком, не доверяя ему. Прощай.

Некромант решительно взмахнул челкой, обошел меня — я не могла пошевелиться — и ушел.

Я осела в грязь, глядя, как затягиваются жижей его следы на дороге.

Рядом крутился и что-то говорил Отто, барон Рон, не добившись ответа, бережно поднял меня на руки и понес в дом.

Я вышла из прострации, посмотрела на друзей и спросила:

— Моя жизнь закончилась?

— Что ты! — громко сказал полугном. — Она только начинается!

Говорят, когда жизнь разлетается вдребезги, как бокал, упавший со стола, по действиям человека можно определить, насколько он слаб или силен духом. Говорят, что самые слабые опускают руки и заканчивают жизнь самоубийством, а самые сильные, не склоняясь перед невзгодами, смело идут вперед к своей цели, не тратя силы на слезы и отчаяние.

Месяц травник украсил все вокруг яркой зеленью, а вид из моего окна — пышными и высокими бурьянами. Я сидела за столом и задумчиво грызла ручку, стараясь не оглядываться в комнату, которая пугала своей чистотой и горами тюков, сваленных у двери. Практика закончилась. Нам пора было уезжать обратно в Чистяково.

— Золотце, — в комнату вошел Отто и застрял у входа, — почему у тебя барахла в два раза больше, чем тогда, когда мы сюда переезжали?

— Оно размножилось, — объяснила я.

— Как?

— Ну как что-то размножается? Ты ведь не знаешь, что вещи делают по ночам в шкафу, чтобы им не было скучно.

Отто с трудом переступил через чемоданы, сумки и тюки и потрогал мой лоб.

— Ты что? — удивилась я.

— Да проверял, может, ты бредишь.

— Нет, со мной все в порядке, просто у меня нет другого объяснения такому количеству барахла. Я почти ничего не покупала, и поэтому размножение — единственное, что приходит в голову.

— Ага, — сказал полугном, падая на кровать. — Что ты собираешься делать после приезда?

— То же, что и ты — диплом получать и работать, — ответила я.

— Нас ждет еще полевая практика, — напомнил лучший друг. — Но я не об этом.

Отто впервые нарушил негласный договор молчания, запрещающий поднимать тему моей личной жизни. Я со вздохом потерла запястья, на которых багровели синяки, оставленные руками орка.

Когда после того, как Ирга ушел (не хочется думать, что из моей жизни, поэтому я про себя говорила просто «ушел») и барон на руках внес меня в дом, через некоторое время туда вошел Живко. Не обращая внимания на парней, ставших в угрожающие позы, он сказал:

— Люблю девушек, которые не впадают в истерики.

— Как и зачем ты это сделал? — только и спросила я. В истерику я не впала только потому, что свалившееся на меня событие было слишком чудовищным, чтобы сразу его осмыслить.

— Всего-навсего надо было появиться на твоем дворе немного раньше Ирги, — самодовольно сказал Живко.

— Ты не хотел на мне жениться, ведь так?

— Почему не хотел? Хотел и сейчас хочу. Мое предложение руки и сердца остается в силе. Просто выпала такая возможность насолить разлюбезному некроманту, что я не мог ее упустить.

Я медленно поднялась с лавки:

— Ты сломал мою жизнь.

— Что ты, крошка! — засмеялся орк. — Сломать себе жизнь может только ее владелец.

— Ты сломал мою жизнь! — завопила я, кидаясь на него.

Живко схватил меня за запястья своими руками — словно стальными обручами.

— Отпусти ее! — рявкнул сзади барон.

— Не лезь не в свое дело, — сказал ему орк и спросил у меня: — В чем ты меня обвиняешь?

— В том, что из-за твоего поцелуя меня бросил Ирга.

— Из-за моего поцелуя? — рассмеялся Живко. — Неужели твой некромант настолько туп, что готов бросить свою невесту из-за одного поцелуя?

— Не смей произносить его имя! — заорала я, стараясь не слушать внутренний голос, который шептал, что не только из-за этого поцелуя Ирга ушел.

— Хороший аргумент, — усмехнулся орк.

— Все равно ты виноват! — не сдавалась я.

— Нет уж, крошка! Если бы ты не захотела, я бы никогда тебя не поцеловал.

В поисках поддержки я обернулась к Отто, но он виновато потупил глаза. Барон тоже молчал. Неужели все мужчины так думают? Но мне ведь нужно было отдать долг, разве не так?

— Все равно, — упрямо, но уже тише сказала я. — Все равно. Убирайся из моей жизни.

— Если надоест одиночество, — сказал Живко, отпустив мои руки и подняв пальцами мне подбородок, чтобы я смотрела ему в глаза, — вспомни обо мне.

— Пошел ты к Ёшке! — четко выговорила я.

— Мы в Степи, — засмеялся орк, — любим норовистых. Другие просто не выживают.

Он подмигнул молчаливо стоящим парням и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

— Избить его? — спросил Рон.

— Зачем? — удивилась я. — Отомстить поганцу я и сама смогу. Тем более в чем-то он был прав.

— Золотце… — кашлянул Отто. — Хоть я и не вмешивался, но знай, что я на твоей стороне.

— Спасибо, — сказала я задумчиво. — А сейчас извините. Мне надо подумать.

Почесывая болевшие руки, я осторожно пошла в свою комнату, словно боялась расплескать вертевшиеся в голове мысли.

Молчала и думала я неделю, чертя условные схемы, обозначающие этапы моей жизни, расписывая на листочках плюсы и минусы и грызя в огромных количествах сушеные яблоки — Варсоня сказал, что в них много витаминов и что они помогают думать. Периодически в моем окне возникал грустный Рон, то с букетом цветов, то с коробкой шоколада, то с самописными стихами типа «ко мне пришла любовь, вчера на полях засеяли морковь». Я в кои-то веки надавила на собственную жадность и не давала себя подкупить. Погрустив и прочитав мне вслух очередной опус, барон заглядывал к Отто, который от компании не отказывался.