Виталий Бодров - Весь мир на блюдечке сметаны

Напряжение сразу спало. Могли пришлые детям вред причинить? Конечно, могли, но ведь не стали? Значит, не душегубцы и не колдодеи городские, те, всем известно, до детской кровушки охочи. Могут ворами оказаться — но одеты небедно, хоть в дороге малость поизносились, так это дело обычное.

На богатыря карла, конечно, не очень похож, но видно, что витязь. Кольчуга, меч — а кем ему еще быть, только воином или разбойником, но последние если в деревню и заходят, то всей шайкой, нигде их с охотой не привечают.

Словом, уже не то, чтобы доверяют, но опасаться перестали.

— В самом деле богатырь? — уважительно спрашивает староста.

— Угу, — Хреногор уже понимает, во что вляпался. Места глухие, пришлые бывают нечасто, а тут настоящий богатырь! Разговоров до следующего года самое малое, пойдут теперь языком мести по соседним деревням, одна надежда, что не поверит никто.

— А спутник твой? — и на меня смотрит.

Тут и второй сорванец свое слово решил вставить:

— А это дядька едун!

Ну, спасибо, мой хороший. Хохот такой, что еще чуть добавь, и не хуже того свиста работать будет. Сижу красный, как мантия князя, и жалею, что не чарун. А то сжег бы всю деревню со злости и песочком для красоты посыпал. Эти ведь мало того, что едуном ни за что нарекли, еще и извращать это слово начали, к девкам гулящим отсылать.

— А еще чем занимаешься, едун? — спросил красный со смеха голова.

— Весельчаков разных в жаб превращаю, — вежливо ответил я. Странное дел — смех только что чуть не облаком висел, и сразу хлоп — и нету. Морды у всех такие, будто дерьма откушали с еловой лопаты. А мне казалось, такие веселые ребята шутки понимать должны.

— Ага, дядька едун обещал Чепушку в жабу превратить, — важно сообщил пастушок. — Чтоб не пинался и за пятки не щекотал. Он вроде бабы-яги, только дядька.

Молчание стало совсем уж страшным. Будто у всех языки отвалились. Честное слово, это не я, таких заклятий не ведаю. Хотя и хотелось бы.

— Дядька…эээ… едун? — неуверенно начал голова.

— Ведун, — поправил я. Ладно еще, ребенок правильно запомнить не может, а этот что себе думает?

— Да, ведун, — поспешно поправился голова. — Ты и в самом деле можешь так… в жабу?

— Могу, — ответил я равнодушно, как всемудрому ведуну полагается.

— Есть работа, как раз для тебя. Тут к бабам нашим оборотень один повадился, здоровый такой волчище… можешь его того… в жабу?

— Могу, — сознался я. — А зачем?

— Ну… чтоб они его привечать перестали. Бабы жаб жуть как боятся!

— Неужто страшнее волка? — хмыкнул я. Голова сразу сник.

— Не страшнее, — признал он. — Значит, не выйдет ничего?

— Превратить могу, — я пожал плечами. — Отвадить — нет. Да и расколдоваться ему просто — взять да перекинуться хоть в волка, хоть в человека.

— Жаль, — вздохнул староста, и мужики за его спиной разочарованно загудели. — Может, тогда богатырь поможет? Больно страшный зверь!

— Нет, — отрезал Хреногор. — Если б загрыз кого, или снасильничал — прибил бы на месте. А если вреда не приносит, значит, не чудовище.

— Да как же не приносит? — возмутился голова.

— А вот так вот. Бабы его привечают — с ними и разбирайтесь.

— Так что ж теперь, ждать пока загрызет кого? — вскипел голова. — Вон, Антиха-Водоношу так за ногу тяпнул, того и гляди Антихом-Хромым станет. Такиму-Дровосеку топор сломал! То есть, Таким сам его сломал, когда по оборотню не попал, но не будь проклятущего — целым был бы топор. А Лыпарь-Сошник? Полез к жене в постель, а там этот, лохматый. Так теперь ни с женой не может, ни с веселой девкой Антониной, и знахарь помочь не в силах. И собак стал бояться.

— Так собрались бы всей деревней, да пришибли бы надоеду, — в сердцах махнул рукой богатырь. Ловить оборотня ему не хотелось, лес густой и незнакомый, волку там всяко сподручней, чем богатырю, а время идет, нам же девку вызволять надо, невесту Хреногорову. Тут же работы не на один день и не на два.

— Дык, оборотень же, его так просто не убьешь, — понурил голову голова. — Серебром только, а откуда у нас серебро?

— А у меня откуда? — резонно возразил богатырь.

— Дык, это, ты же богатырь, — голова никак не мог расстаться с надеждой спихнуть проблемы на чужака.

— Оборотня бить не собираюсь, — решительно отрезал Хреногор.

Все это время я помалкивал. Волколака выследить для меня не проблема, да только зачем? Живет наверняка в этой деревне, порой перекидывается в волка, жены нет, иначе давно бы заметила. Неженатых мужиков нужного возраста не может быть много, проверить каждого можно разными способами, даже в людском обличии у оборотня тонкий нюх, порошок из травы чуньки заставит чихнуть за пару шагов, а есть еще трава волчанка, что для волков все равно, что цветок мявунца для кошек. Немало способов оборотня вычислить, к примеру, если в зеркало посмотрит, глаза у него волчьи, желтые.

В общем, дело плевое. Бабушку не раз вызывали перевертыша выискивать, но там по-другому все было. Те оборотни крови немало пролили, и людской тоже, и участь свою вполне заслужили. Этот же глотки не рвал, даже скот не резал. Или резал?

— Дядька голова, а птицу, скот оборотень этот ваш резал?

Пейзанин замялся. Врать непонятному едуну не хотелось, а правду говорить было невыгодно — и что же ему, бедняге делать?

— Да не без того. Вон у Марены-Салатницы корова пропала неделю назад, а у Сарлахия-Бурого овца еще раньше. У Микота-Дюжего и вовсе всех курей передушил. А самое удивительное — следы оставил хорьковые! Хитер, проклятый, до безобразия! Сами посудите, дядьки хорошие, мы ж люди простые, куда ж нам с такой хитрой тварью сладить?

— У того же Сарлахия кувшин браги спер, — несмело добавил кто-то из мужиков.

— Сено у Буренки зимой утащил, — припомнил другой.

— А осенью капусту погрыз, — добавил третий, но староста соврать не дал:

— Капусту — это гусеницы.

— У Михея-Рыбака лодку утопил, — продолжали перечислять пейзане. — Овин поджог у Рогдея-Лысого, едва всем миром погасили. Сарлахиевой собаке повредил заднюю лапу. У Евлампиевой жены утопил кадушку с бельем. Разбил корыто дочке деревенского головы. Утопил в колодце ведра Негуну-Большому, Сарлахию и Булонде. Забил печную трубу Моргуну. Утопил собаку немого Герасима. Плюнул в суп Сарлахию два раза…

Воистину, демон злокозненный, а не оборотень.

— Не могу я задерживаться, — отбивался Хреногор. — Спешить нужно, невесту у меня украли.

— Наверняка он и покрал! — воспламенился голова. — Дюже, бестия, до девок охоч. Не поверите, дядьки дорогие — полдеревни обрюхатил! Помогли бы, а? Вы ж богатыри и эти… едуны, вам народу помогать должно!

Хреногор посмотрел на меня и развел руками. Нужных слов просто не было, и я сердцем почуял опасность. Когда у богатыря кончаются слова, он берется за дубину.