Вячеслав Рыбаков - После Апокалипсиса

Голубой шар глобуса медленно вращался перед ним, тая в дымке, потом он превратился в дядино лицо… Сергей засопел и уснул сразу.

Утром невыспавшиеся, а потому злые мужики остались дома.

Толпились на крыше, опасливо поглядывая в небо, долго высматривали, чего в Москве творится, но ничего, конечно, не углядели. Лишь вдали, там где вчера полыхнуло, курилась струя дыма, еле заметная отсюда. Поговорили, посудачили и ушли отсыпаться. За ограду велели никому не ходить, мало ли что!

Сергей покрутился у дозорных, потом сунулся было к известной лишь ему щели, но пролом был заколочен. Тут его позвала Алевтина и велела натаскать воды. Только он наполнил бочку, как Вера пристроила его пельмеши крутить, а это дело он любил.

К обеду объявился дядя Харитон. Одежка на нем была вся в грязи, лицо в копоти, поперек щеки царапина. Сестры запричитали в голос, но он цыкнул на них и, велев напоить коня, пошел мыться. Сменив одежду, сел за стол и устало потер глаза. Тут соседи набежали, набилась полная горница людей. Приступили к нему с вопросами, что да как…

— Дайте поесть хоть! — зашипела Наталья.

— Уймись, егоза! — цыкнул на нее дед Кузьма. — Не молчи, Харитон, рассказывай, что там стряслось?

— Что стряслось, то и утряслось, — махнул рукой дядя. — Свое добро чуть не упустили, обратно отбивать пришлось.

— Измена, что ль? — понимающе прищурился Кузьма.

— Дурость наша… — устало ответил Харитон. — Пока итильские послы нам баки забивали, их смертники Бастион захватили. Наших ребят положили, а потом сами себя подорвали, чтоб техника нам не досталась.

— Это какой же бастион? — спросил кто-то из молодых.

— Ну, дом высокий, что напротив стадиона.

— Университет, — пояснил дед Кузьма. — Раньше там много народу училось. И техники всякой хватало, приборов.

— А ты откуда знаешь? — сварливо встряла в разговор Алевтина.

— И я там когда-то учился, да недоучился. Вроде там еще ученые люди оставались? — Он вопросительно посмотрел на Харитона.

Тот пожал плечами.

— Всякое говорят. Будто ученые стакнулись с итильцами и сдали им Бастион. Врут, наверно. Патрули видели, как они на плотах ушли еще до заварухи.

— Догнать надо бы…

— Не до них теперь, — махнул рукой сотник.

— Что же теперь будет? — спросила Алевтина.

— Война будет! — ответил ей дед Кузьма.

Все замолчали.

— К тому дело идет, — нехотя выдавил из себя Харитон. — Правитель ходит свирепый, как черт, маршал еще злее. Будет поход на Казань, никуда не деться.

Охнули дружно сестры, растерянно переглянулись соседи.

Уйдет войско, кто за порядком следить будет?

— Когда в поход-то? — спросил Кузьма.

— Не знаю. Ведьмаков наших поистратили уйму, бестолковщины наелись полный рот. С таким воинством далеко не уйдешь. Сейчас порядок наводить будут. Отпуска уже отменили, еле уговорил тысяцкого домой отпустить ненадолго.

Дед Кузьма крякнул и пошел из горницы, за ним потянулись и остальные. Сестры захлопотали, накинули скатерть, Алевтина внесла большую миску с пельменями, достала бутыль. Харитон перекрестился и взял ложку.

Дома побыл сотник недолго. Поел, отдохнул малость, взял белья чистого, наказал жить в мире и убыл. Сергей проводил его до излучины, держась за стремя каурого. Харитон озабоченно поглядывал по сторонам, потом велел ему возвращаться, пообещав на днях выбраться домой.

Сергей на прощание похлопал коня по боку и побежал обратно. На пригорке он остановился и проводил взглядом всадника, забирающего берегом влево, к дальним понтонам. Вот дядя исчез за деревьями, потом снова показался на светлой кромке близ воды, а потом совсем пропал в рощице.

Сергей вздохнул. Следующей весной дядя обещал определить его к себе в сотню. Пару раз водил его в Хоромы — большое темное здание на Котельнической набережной. Показал службы, конюшню, мастерские. Там он впервые увидел вблизи магов, о которых рассказывали жуткие истории. Совсем нестрашные, люди как люди, и огненного глаза посередь лба нет. А когда парень шепотом спросил сотника, отчего это ведьмаки такие невзрачные, тот сердито осек его и сказал, чтоб больше ведьмаками их не называл. Они и на магов раньше не откликались, пояснил он.

В Саратове их называли манипуляторами гиперакустики, да только так скорее язык узлом завяжется, нежели выговоришь. Впрочем, когда чуть позже Сергей, забывшись, снова обозвал их ведьмаками, дядя только хмыкнул.

Теперь, наверно, свидеться с ним удастся разве что через неделю или две, подумал Сергей и пошел домой. Скажи кто ему, что дядю он увидит только через много месяцев, а сотник с трудом признает его, — удивился бы парень, да ненадолго, и не такое случается ныне.

Прошла неделя. В Москве было тихо. Мужики, ходившие по торговым делам, узнали, что дружина готовится к походу, почти все питейные заведения вокруг Хором позакрывали. А еще в кабачках, что у Дорогомиловской дамбы, видели они раненного у Бастиона дружинника. Тот был уже пьян в лоск и норовил улечься под лавкой. Однако перед тем, как свалиться туда, успел такое рассказать заплетающимся языком про заваруху, что мужики сначала не поверили, а поверив, струхнули. Залети в поселение шальной снаряд или полосни лучом басурмане — все, веники, сгорели бы в одночасье. Сотника повидать им не удалось, дальше Солянки к казармам не пустили, гостинцы велели в караульной сторожке оставить, передадут, мол, в руки.

Вечером все собрались в общей комнате, взгрели двухведерный самовар, склепанный Кузьмой из старой канистры, семейные принесли печева, варенья всякого… Сергей почти и не пил духовитого чаю, заваренного на смородиновом листу. Он уперся подбородком в кулаки и жадно слушал рассказы о летунах, которых пожгли над рекой засевшие в Бастионе итильцы, о магах, что своими зеркалами пускали огненные шары, о том, как осерчавшие дружинники сгоряча перебили казанское посольство.

Потом долго судачили о хорошей жизни до того, как великая погибель пришла, о чудных делах на севере, где будто бы средь вод таится уцелевший от бед не тронутый временем и лихими людьми тайный город Питер, где живут просто и весело, да только входа туда нет никому пришлому… А когда все разошлись спать, он долго сидел на лавке, уставившись глазами в темный мятый бок самовара. Вся его беготня по оврагам и буеракам, драки с Тимофеем и возня с детворой показались вдруг унылым, неинтересным занятием. Скорей бы дядя взял его в дружину — вот где весело!

Потянулись дни. Скучные, похожие один на другой. Кузнец Василий, который был заодно и старостой поселения, приставил его к деду Кузьме в коптильню. Пора было на зиму припасы делать. Сергей весь пропах дымом, сестры ворчали, но терпели — парень был при деле. Потом он помогал гончару Николаю горшки обжигать. Большие глиняные жбаны хорошо брали фермеры. Но то ли глина худая попалась, то ли Николай не с той руки начал, горшки частью полопались, частью вышли кривыми. Выкинули все за ограду близ ворот.