Г. Зотов - Демон плюс

Каиафа, ничего не заподозрив, с достоинством кивнул прокуратору.

– То–то и оно, – заметил он, с болью отрываясь от красной патоки сладчайшего иберийского вина. – Надеюсь, тогда вы поймете, какой ужас я пережил этим утром. Учитывая и без того скромные доходы, а также полуголодное существование, наше предприятие понесло страшный ущерб.

– Да что вы говорите? – возмутился Пилат, наполняя кубок – А подробнее?

– Куда уж подробнее, прокуратор, – взялся за голову Каиафа. – С целью хоть чуточку уменьшить наши траты, мы открыли во дворе главного храма небольшую торговлю. Продавали чуточку свечек, пресные хлебцы, голубей, отдельную будку для обмена валюты поставили… а то, знаете ли, приедет купец из Парфии с треугольными монетами и мыкается, где поменять…

– При всем уважении, Каиафа, – прервал его Пилат. – Вам следовало изначально поставить меня в известность относительно финансовых операций во дворе главного храма. Вы же прекрасно знаете, я уполномочен собирать с населения налоги – лично для пятикратно пресветлого цезаря…

Прервавшись, он поклонился мраморному бюсту обрюзгшего человека с глазами без зрачков – старческий лоб изваяния венчал лавровый венок. Поколебавшись, Каиафа двинул подбородком, также изображая поклон.

– Так вот, – продолжал Пилат, теребя на пальце внушительный золотой перстень. – Когда пленные рабы воздвигали главный храм Ерушалаима, это было наше общее дело. Я смотрел сквозь пальцы на контрабанду вина и куриных окорочков, потому что доходы направлялись на строительство культового учреждения. Но с голубями, по-моему, вы перегнули.

Со стороны Масличной горы подул прохладный ветер. Подставив кубок под красную струю, Каиафа не сдержался, помимо воли издав аппетитное причмокиванье. Как бы доказывая хозяину резиденции, что не чужд прекрасного, первосвященник срезал столовым ножом свежую розу с ближнего к нему куста, аккуратно возлагая цветок к себе на колени.

– Вас путают голуби, прокуратор? – спросил он, холеными пальцами перебирая лепестки нежного, в капельках росы бутона. – Напрасно, вполне безобидные твари. Не стоит вслепую обвинять меня, пока вы не узнаете всех подробностей. Синедрион всегда стоит на страже интересов Рима и пятикратно пресветлого цезаря персонально. Например, вчера мы отказали в аренде торговцам из враждебной Нумидии, возжелавшим распродавать со скидкой диких слонов и леопардов. Наш ветеринарный лекарь признал животных носителями опасной заразы. Он так постарался, что нашел ящур не только у них, но и у самих торговцев. Сегодняшним же утром произошло потрясающее по наглости событие, поставившее нас на грань разорения.

Пилат был извещен об утреннем скандале, но пожелал скрыть свою осведомленность.

– О, правда? – с наигранной тревогой спросил прокуратор. – Как ужасно. Экономика империи и верно находится в кошмарном состоянии. Десять лет назад упал сестерций, разорились многие ростовщические конторы – масса уважаемых людей потеряла свои деньги. Теперь же сестерций растет в цене, а самая главная иноземная валюта, золотой парфянский треугольник, валится вниз. Один лишь великий Юпитер в курсе, как поступать в такой ситуации.

– Если бы дело было только в этом, – брызгая слюной, произнес Каиафа. – Еще месяц назад мои люди без помех сдавали в аренду прилавки по все храмам Ерушалаима. Но с недавних пор конкуренты наступают нам на пятки. Вы хотели подробностей? Извольте, прокуратор. Не далее как сегодня известный вам Кудесник осуществил со своими под ручными варварский налет на храм. Изгнал торгов цев всех до единого, разгромил лавки менял, перевернул лотки с голубями. В общем, настоящий произвол. Свое возмутительное поведение Кудесник мотивировал тем, что в храмах нельзя торговать. Бред сумасшедшего! Зарабатывать деньги – смысл любого учения. Священники околеют с голоду, если люди не купят свечку.

Вытащив из складок тоги помаду, Пилат мимолетным движением подкрасил губы – вытянув их в трубочку, он скосил оба глаза, любуясь перламутровым цветом. Делая вид, что рассматривает бабочек, порхающих над нежными бутонами роз, прокуратор тянул время, обдумывая ответ.

– Кудесник меня давно раздражает! – бушевал между тем Каиафа. – Я написал анонимку налоговым преторианцам с просьбой проверить его имущество. Но расследование показало: у него имеется лишь одно дорожно-транспортное средство в виде подержанного осла. Популярность Кудесника возмутительна, прокуратор. И неужели все дело сугубо в примитивных цирковых фокусах? Я так не думаю. Явно чувствуется запах треугольных денег, возможно, грязное золото в кошелек Кудесника щедро сыплется из мешков парфянской казны. Такие люди – тихие только с виду. А потом не успеешь оглянуться, как выставят свою кандидатуру в цезари. Рейтинг Кудесника растет буквально на глазах. Чем можно объяснить такой успех? Думаю, хорошо оплаченной работой влиятельных царедворцев из Парфии. Пройдет еще пара месяцев, и владелец потертого осла затмит популярностью пятикратно пресветлого цезаря…

Каиафа с удовлетворением заметил, что удар попал в цель – напудренное цветочной пылью лицо Пилата исказилось от волнения. Воздух наполнило громкое жужжание шмелей, направлявшихся от роз к цветущей магнолии.

– Любезный Каиафа, – произнес прокуратор голосом, в котором слышался металл. – Я просил бы вас не обобщать. Пятикратно пресветлый цезарь находится у власти в Риме уже почти двадцать лет и пережил многих своих противников. Сегодня они толкали против него зажигательные речи в Сенате, а завтра – корчились на кресте. Заверяю вас – он еще простудится на их похоронах. Если в пришествии Кудесника вы видите финансовую угрозу – предложите людям то, чего не сможет предложить он. Скидки на свечи, бесплатное вино на входе, совершите парочку чудес. Мне надо учить вас?

– Чудеса просто так не делаются, – вздохнул Каиафа. – Надо вызывать иберийских фокусников, умеющих плеваться огнем, глотать мечи, и летать по воздуху – хорошие профессионалы стоят денег. Но бюджет храма исчерпан, а рекламные акции Кудесника подкосили нашу экономику окончательно. Я предсказываю – вскоре запасы свечей начнут гнить на складах. Сделайте что-нибудь, прокуратор. Может, у него осла отнять?

Центурион Эмилиан, почтительно сгибаясь, подал вазу с желтыми грушами. По виску прокуратора сползла капля пота, солнце взошло еще выше. Эмилиан не стал дожидаться знака – кивок солдатам, и высохшая за ночь чаша оросительного фонтана упруго вздрогнула, извергая из своей утробы сверкающие струи пресной воды. Каменные фигуры у самого основания чаши изображали сценку из иудейских легенд – пророка, приносившего в жертву своего сына, вода с яростной силой брызгала у отца из ушей. Этот фонтан Синедрион преподнес прокуратору Грату – еще до того, как тот вляпался с Магдалиной, и был вынужден вернуться в Рим.