Ольга Лукас - Тринадцатая редакция. Модель событий

— А как же погода? Она же явно улучшилась!

— Погода? Ну что погода. Я, конечно, величайший герой-любовник современности, но ты не находишь, что кому-то может быть просто интересно со мной поговорить о том о сём. Просто так, для удовольствия.

— Мы нашли прекрасный способ убить двух зайцев! Мало того что ты будешь болтать о том о сём не здесь, в приёмной, а где-то на стороне, так от этой болтовни всему прогрессивному человечеству будет одна только сплошная польза, — потёр руки Константин Петрович и от радости такой даже утратил сходство с голодным вампиром.

— Давай лучше не будем убивать зайцев. Пусть живут, — миролюбиво предложил Виталик.

— Нет, ну где справедливость, где правда, где смысл в этом недоделанном мире? — пробурчал себе под нос Константин Петрович. — Живём, как в сказке: старшие братья горбатятся, а жар-птицу добывает Иванушка-дурачок.

— Ну, допустим, я её ещё не добыл, — подмигнул Виталик, — и вовсе это не мир у нас недоделанный. Это ты — переделанный. Слишком то есть хорошо сделанный для этого несовершенного мира, вот тебе в нём и плохо.

— Давай-давай издевайся.

— Очень было надо издеваться. Я серьёзно. Меня, к примеру, всё устраивает. Знаешь почему?

— Ну?

— Потому что я и сам — несовершенный. Куда несовершеннее, чем вся окружающая действительность. Так что я непрерывно радуюсь восхитительному миру вокруг. То ли дело — ты. Тебе, конечно, неуютно. Такому совершенному.

— Звучит как неприкрытая лесть. — Константин Петрович недоверчиво поправил очки, ожидая подвоха.

— Лесть должна скрасить горечь от сознания того, что тебе никогда не будет уютно в мире, который ты перерос ещё до рождения.

— Хм? Мне всё равно нравится эта история. А Шурик, получается, ещё хуже тебя...

— Я бы попросил! — помотал головой Виталик. — Не для того я распинаюсь, чтобы ты думал, что кто-то из нас хуже или лучше кого-то другого. Кстати, с Шуриком, мне кажется, ещё интереснее. Он настолько хороший, что даже готов снисходительно относиться к несовершенствам этого мира.

— То есть ты считаешь, что он — лучше меня? — вскинулся Константин Петрович.

— Ты опять ничего не понял. Никто не лучше, просто он — такой, а ты — другой. А я вообще — третий.

— Ну ладно, ладно, я всё понял. Слушай, а где ты это вычитал? Я бы тоже на досуге поинтересовался.

— Вычитал? Смеёшься? Да я только что это придумал! — подмигнул ему Виталик, широко распахнул дверь в коридор и умчался в сторону своего кабинета.

— Картошки достал?

— Ага. И два по пол-литра. И хлеба ещё прикупил. Скорей бы хату продать, мне тут тесно, на волю хочу. Как думаешь, может, повыкидывать чёртову мебель твоей чёртовой тётки?

— Нет, не надо. А то будет видно, какие тут обои убогие. И стены кривые. Пусть новый хозяин горбатится.

Два бородатых субъекта неопределённого возраста шли по длинному тёмному коридору, освещаемому одной только электрической лампочкой. Они вошли в неприбранную тесную кухню и уселись за стол. Вчерашние объедки, переполненные пепельницы, грязные рюмки из тёткиного сервиза заполняли его почти полностью, но в уголочке всё же нашлось место для новой бутылки и для свежего каравая хлеба. Картошку решено было почистить чуть позже, а пока — разогреть кровь, разогнать её по жилам.

Миша Кулаков, некогда знаменитый, даже легендарный шемобор (до сих пор молодёжь пересказывает друг другу истории его свершений), и Коля Василенко, талантливый учёный, исполнитель, умевший претворить в жизнь совершенно сумасшедшие желания, о своём прошлом старались не вспоминать. Да, когда-то они подавали надежды. Были лучшими из лучших. Дружили немножко, вернее, милостиво признавали выдающиеся способности друг друга, а для шемоборов это почти единственная доступная разновидность дружбы.

Коля был обаятелен и умён, Миша — красив и смел, люди с охотой поверяли ему свои желания, доверчиво подписывали договоры — лишь бы подольше оставаться в его чарующем обществе. Как всякие молодые гении, эти двое очень быстро решили, что им всё позволено. Им, теоретически, и так было позволено всё, но они решили расширить границы возможного. Несколько смелых опытов им удалось проделать без нарушения глобальных законов мироустройства: их снова хвалили, ими восхищались, им давали премии, о них слагали легенды. Но однажды, из хулиганских в основном побуждений, а также в порядке эксперимента — получится или не получится, — они наделили двух престарелых домашних грызунов человеческими телами. Эксперимент завершился удачно: сам профессор Преображенский не сделал бы лучше. Мир при этом пошатнулся, но выстоял. Пока.

Коля и Миша в одночасье сделались изгоями, шемоборами вне закона: любой бывший коллега мог теперь убить их, если бы это его немного развлекло. Любой мунг тоже с лёгкостью мог это сделать, попадись на его пути двое этих лохматых оборванцев. Но специально, конечно, никто на них не охотился: много чести для таких ничтожеств.

Вся их жизнь разделилась на «до эксперимента» и «после». То, что было «до», вошло во всеобщую шемоборскую историю достижений. То, что «после», было предано забвению.

Постепенно Коля и Миша почти поверили в то, что сказку о двух молодых и дерзких гениях им рассказал какой-то случайный собутыльник — то ли в поезде, то ли в кабаке, то ли в деревенской избе. Привилегия, которую Миша получил ещё в юные годы, слегка уязвлявшая его самолюбие тогда, очень пригодилась изгнанникам теперь. Заключалась она в том, что Миша всегда мог получить питьё и пищу в необходимом количестве практически из ничего. Иногда продукты возникали в пустом рюкзаке. Иногда кто-то угощал его. Самые удивительные случаи Коля поначалу записывал в свой рабочий дневник, но потом перестал: наскучило. А вскоре он где-то оставил и сам дневник.

Почуяв присутствие мунгов или шемоборов, Коля с Мишей подхватывали рюкзаки и потихонечку исчезали подальше от опасного места. Чаще всего они нигде не оставались надолго, перебирались из города в город, из деревни в деревню, устраивались на сезонные работы, разгружали, рубили, носили, пилили, строили. Монотонная работа успокаивала, усыпляла — не раз ведь и не два то Мише, то Коле, а то и обоим сразу попадала под хвост вожжа, и они решались: будь, что будет, а мы вернём себе былую славу, докажем, что мы — это мы, живые и настоящие, а не герои мифов и легенд, заставляющие молодёжь присвистнуть от восхищения и пробормотать себе под нос что-то вроде: «Вот чуваки были раньше!» Чаще всего прыти у них хватало до ближайшего кабака, иной раз щедрый собутыльник, которому срочно нужны были ещё двое, вырастал буквально из-под земли в совершенно безлюдных местах, и тогда бывшие шемоборы, перебивая друг друга, рассказывали ему о своей прежней жизни. Собутыльник кивал и выдумывал что-нибудь в ответ.