Питер Дэвид - Сэр Невпопад из Ниоткуда

Вот поэтому она и смолчала. Она знала, что будет молчать, уже когда с тяжким стоном сползала с того самого стола, чтобы пойти помыться. И нисколько не сомневалась, как она сама мне потом говорила, что в ту ночь зачала ребенка.

Вся моя злость куда-то испарилась. Как, впрочем, и горечь, и сожаления. Эти чувства, столь мучительные и острые, выгорели во мне дотла, их уничтожили десятилетия борьбы и пережитые потери, успехи и почти неизменно следовавшие за ними поражения. Перебирая в памяти события своей жизни, я лишь головой качаю, изумляясь тому, как мне все же удавалось, удерживая в себе столько жгучей ярости и бессильной злобы, не взорваться, не сгореть заживо в этом всепожирающем огне или не погибнуть как-либо иначе, но столь же ужасно и бесславно.

Моя мать утверждала, что просто мне была уготована иная судьба, которая меня до поры до времени хранила и оберегала от всего дурного, а ярость только помогла мне выжить.

Может, она никогда и не была такой уж наивной. Возможно также, что она рассталась со своей наивностью лишь после всех испытаний, которые ей выпали. В точности как это было со мной. Удивительно, что она в конце концов не спятила. У многих на ее месте стало бы неладно с головой.

Хотя возможно, что и она этого не избежала, а я ничего такого за ней не замечал, потому как и сам был малость не в себе. И боюсь, таким и остался.

МАТЬ, если верить ее словам, с самого дня зачатия знала о моем грядущем появлении на свет, а следовательно, и о том, что расходы ее вскоре значительно возрастут. И хорошо себе представляла, как заработать побольше денег.

Видите ли, в предыдущей части моего повествования я опустил одну немаловажную деталь: когда тем солнечным утром она очнулась, лежа на кухонном столе, то обнаружила на своем голом животе нечто весьма любопытное в добавление к той ценности (хотя и весьма сомнительной), что водворилась внутри него. Под лучами утреннего солнца посверкивала и переливалась горстка монет. То была плата благородных сэров рыцарей за пользование ее телом. Жест великодушия, если хотите. Или издевка. Похоже, я так никогда этого и не узнаю. Вознаграждение за одну-единственную ее трудовую ночь оказалось более чем щедрым. Во всяком случае, Маделайн за все время своей службы в трактире никогда еще не доводилось столько зарабатывать. И пусть услуга, которую она против своей воли оказала рыцарям, была довольно специфическим видом трудовой деятельности, они за нее расплатились, не поскупившись.

Она схватила монеты дрожащими пальцами и сжала их в кулаке. И тогда только окончательно уверилась, что они ей не померещились.

Деньги за пользование своим телом.

Для нее это стало решением всех проблем. По крайней мере, сиюминутных. Но она мечтала и о будущем, о том, как, имея надежный источник дохода, станет сытно кормить и тепло одевать свое дитя, оплатит его обучение, поможет пробиться в жизни и занять в ней более или менее сносное положение. Одним словом, сделать карьеру. Скорей всего, она тогда все это себе представляла довольно смутно, твердо зная лишь одно: отныне она обрела возможность добывать деньги.

Нельзя сказать, что идея зарабатывать средства к существованию, продавая себя, никогда прежде не приходила ей в голову. Холодными ночами, замерзая в своем шалаше, она согласилась бы на что угодно, лишь бы погреться у очага и выспаться под крышей. Но в душе ее еще живы были моральные установки, и принципы, и, если хотите, предрассудки, усвоенные в детстве, в родительском доме, а потому она гнала от себя соблазн обрести кров и относительный достаток, сделавшись продажной женщиной. Однако ночь, проведенная в обществе рыцарей и их низкорослого слуги, положила конец ее колебаниям, ее упрямству. И главную роль в этом сыграло воспоминание о том, с какой легкостью ей удалось отключиться от происходившего и мысленно перенестись в волшебный мир покоя и безмятежности. Погрузившись в это сладостное полузабытье, она испытала ни с чем не сравнимую радость. Перспектива возвращения в это сказочное царство ее очень даже прельщала. А если ей за это станут еще и деньги давать… то лучшего себе и представить было нельзя. Чудесное путешествие да вдобавок щедрое вознаграждение.

А еще в ближайшие несколько месяцев она могла не опасаться, что забеременеет.

Вот так моя мать и стала проституткой.

Она не оставила службу у Строкера, а стала ее совмещать со своим новым видом трудовой деятельности. Во-первых, в трактире у нее было где голову приклонить, а во-вторых, она не знала недостатка в клиентах из числа посетителей. Она быстро научилась с одного взгляда определять, к кому ей следовало подсесть, а кому только подмигнуть, чтобы добиться желаемого.

Строкер был донельзя доволен таким оборотом событий. Он, если помните, давно пытался склонить Маделайн к этому занятию. И вот наконец его желание осуществилось. Трактирщик, начисто лишенный моральных устоев, считал вполне приемлемым любое средство, при помощи которого можно было завлечь в его заведение лишних посетителей. А вдобавок он потребовал от матери, чтобы она с ним делилась частью заработка. Маделайн не возражала, она вполне могла себе это позволить, поскольку благодаря своему новому ремеслу стала зарабатывать гораздо больше, чем ей в прежние времена могло присниться.

А между тем мое присутствие в ее чреве делалось все явственней. К счастью для нее, я развивался довольно медленно. Да и родился, по правде говоря, на удивление мелким и невзрачным. Так что ей долго удавалось скрывать от всех свою беременность. Будь у Строкера хоть капля мозгов в добавление к его хитрости и злобе, он сразу бы вывел ее на чистую воду. Ну скажите, какая из молодых женщин готова принимать мужчин в любой из тридцати дней месяца? Но Строкер, как я уже упоминал, отличался непроходимой тупостью во всем, что непосредственно не касалось его денежного мешка. Однако в конце концов даже этот безмозглый осел обо всем проведал.

Случилось так, что ему просто, что называется, раскрыли на это глаза. Однажды, когда очередной клиент лежал поверх моей матери, я вдруг взял да и начал брыкаться у нее в животе, сочтя этот момент наиболее подходящим, чтобы заявить о своем присутствии. Представьте себе на минуту (если у вас на это хватит воображения) удивление этого типа, почувствовавшего, как внутренности трактирной проститутки вдруг выпятились наружу и боднули его в пузо. Он замер от испуга и изумления, мать тоже не шевелилась. Она-то знала, в чем дело, он же хотя и не сразу, но мало-помалу догадался. Я, дабы рассеять его последние сомнения, лягну лея еще пару раз, и тут он скатился с Маделайн так поспешно, словно поверхность ее податливого тела вдруг ощетинилась острыми иглами.