Питер Дэвид - Сэр Невпопад из Ниоткуда

Мы зашагали вниз по узкой и крутой винтовой лестнице. Тут было так пыльно, а воздух оказался таким сухим, что у меня запершило в горле. Дышать стало очень уж тяжело, и я было замешкался, но через секунду-другую привык к этой странной атмосфере и ускорил шаги. Спустившись по лестнице, мы оказались в помещении, где я никогда прежде не бывал, в винных подвалах королевского замка! Я просто глазам своим не верил! Ряды бочек невероятных размеров, колоссальные стеллажи с бутылками тянулись вдаль насколько хватал глаз, и все эти сокровища никто не охранял. Наверное, потому, решил я, что вряд ли кто-то дерзнул бы красть напитки у самого Рунсибела. Один лишь шут на это отважился. Шутам ведь многое дозволено, что запрещено другим. Ну а я… Человек без роду, без племени, без титулов и земель, числящийся в оруженосцах у старика, выжившего из ума… Мне решительно нечего было терять…

Одклей и я пили в глубоком молчании. Он явно был не расположен к разговору, я же, почитая себя до некоторой степени обязанным занимать его беседой из чувства благодарности за угощение, решительно не мог придумать, о чем с ним говорить. Он ведь всего только шут. Что мне с ним обсуждать? Шутки и кривляния? Так что мы молча наполняли свои кружки и с удовольствием их опорожняли, наслаждаясь наступавшим опьянением.

Но странное дело, Одклей, чем дольше я на него глядел, тем менее походил на себя самого, придворного шута, — таким он стал серьезным и даже грустным. Я поймал себя на том, что испытываю к нему что-то вроде непонятной жалости.

Но вы ошибетесь, если решите, что Одклей сделался с тех самых пор моим неизменным собутыльником. Ничего подобного не произошло. После того единственного совместного посещения подвала я никогда больше не бывал там в его компании. Более того, шут ни разу даже вида не подал, что у нас с ним имелось нечто общее, что нас объединяет некая тайна. Зачастую, кривляясь, по своему обыкновению, перед королем и придворными, он меня и взглядом не удостаивал, а если попадался мне на пути, то приветствовал всего лишь равнодушным кивком, как любого другого из оруженосцев. Словом, вел себя так, будто мы с ним никогда не вступали ни в какой тайный сговор.

Но ведь секрет, который нас с ним объединял, существовал в реальности! Я не позабыл тайный ход в винный погреб, который указал мне Одклей. Время от времени я совершал одиночные набеги на королевские запасы спиртного и наносил им некоторый урон. Так сказать, топил свою досаду и скуку в вине Рунсибела. Никто об этом не догадывался.

Осмелюсь вам напомнить, что ранние свои годы я провел в трактире, где худо-бедно научился разбираться в достоинствах горячительного питья. Я мог без труда отличить хорошее вино от дурного, даже несмотря на то что качественные напитки были в заведении Строкера большой редкостью, посетителей там потчевали почти исключительно дрянным пойлом. Одним словом, я вполне отдавал себе отчет, что исчезновение некоторых из бутылок, содержавших в себе редкостные вина многолетней выдержки, вызовет в среде королевских виночерпиев такую тревогу, что Истерия содрогнется от южных своих рубежей до северных и виновник пропажи будет в самом скором времени изобличен.

Чтобы не нарваться на подобные неприятности, я совершал хищения из одних только вместительных бочек с элем и медом. С меня и этого было вполне довольно. Один или два раза мне лишь чудом удалось не попасться на глаза слуге, посланному в погреб за вином и воспользовавшемуся для проникновения в него более традиционным путем, чем мой. Я бесшумно нырял за ближайший стеллаж или объемистый мех и не дыша пережидал опасность в этом укрытии. К счастью, погреб был на редкость просторным, и потому риск нежелательных встреч оставался для меня минимальным.

Но вот наконец настал день выступления армии избранных против дерзостного Шенка. Вас наверняка удивит, что я не поддался панике. Не попытался скрыться из крепости, прихватив свои немногочисленные пожитки. Признаться, меня самого несколько озадачило спокойствие, с каким я встретил рассвет того памятного дня. Объяснить странное равнодушие, которое овладело мной, несмотря на мою природную трусость, я могу лишь одним — за тот год или два (строгого учета времени я не вел), что протекли с момента моего поступления на королевскую службу, я так пресытился бездельем, что готов был радоваться любому событию, которое внесло бы разнообразие в мое лишенное всякого смысла существование. Словом, я рад был хоть чем-нибудь развеять свою скуку. Дни и часы в стенах крепости стали для меня так тягостны, так меня утомили своим однообразием, своей неотличимостью один от другого… Прибавьте к этому еще и вечные насмешки остальных оруженосцев, и вы поймете, почему я нисколько не страшился предстоящей битвы.

Ну а кроме того, у меня созрел план, как избежать реальной опасности, если таковая вдруг возникнет. В случае чего, храбро размышлял я, мне придется покинуть поле боя… То есть попросту удрать. Ну, в общем… отступить. Да что уж там, если надо будет, я помчусь прочь от неприятеля во все лопатки. А что мне терять? Кому в пылу сражения будет дело до какого-то оруженосца? Во-первых, если схватка и впрямь окажется жаркой, мало кто вернется в крепость живым. Но если среди уцелевших и найдется такой глазастый рыцарь или оруженосец, который заметит, как я удирал, я с самым невинным видом заявлю, что выполнял приказание сэра Умбрежа, велевшего мне обойти противника с тыла. Не мог же я, простой оруженосец, оспаривать распоряжения своего рыцаря. Ну а уж в том, что Умбреж не сможет свидетельствовать против меня, я ни секунды не сомневался. Поскольку, если сражение с воинами Шенка выдастся мало-мальски серьезным, старик, это всякому ясно, окажется первым среди павших.

Я тогда и предположить не мог, насколько был прав и как в самом деле рано падет старикан.

Участникам сражения было приказано собраться во дворе крепости в десять часов поутру, чтобы тотчас же выступить в поход. Разумеется, это означало, что мне следовало вытащить Умбрежа из постели гораздо раньше привычного для него полуденного часа. Я отправился в его покои и растолкал его. Потом разбудил его снова. И снова. И снова — и так без конца, каждые десять — пятнадцать минут, начиная с самого рассвета и до девяти утра.

Я весь взмок от напряжения. И наконец сэр Умбреж воссел на своем ложе, хлопая глазами и потягиваясь. Прошло несколько томительно долгих минут. Он обратил ко мне мутный взор и осведомился:

— Ваше имя?

— Невпопад.

— А-а-а, в самом деле, — рыгнув, согласился старик. — Но что же это у вас за манера такая, юноша? Почему вы всю ночь так немилосердно меня теребили и в конце концов подняли на ноги в столь безбожно ранний час?!