Леонид Каганов - Зомби в СССР. Контрольный выстрел в голову (сборник)

– Днем убраться надо будет, – предупреждал, понизив голос, Степан Михайлович. – После второй дойки приходите к моей избе. Берите вилы. Тачку прихватите. – Он подавался вперед, совался в приоткрытую дверь, в окна заглядывал, привставая на цыпочки. Спрашивал тихонечко:

– А ваши поднялись? Женя? Серафима Ивановна? – Он каждый раз называл новые имена.

Хозяева сдержанно кивали, недобро глядели на переминающихся с ноги на ногу, прислушивающихся к разговору студентов.

– Вы, как бы, осторожней, – предостерегал Степан Михайлович.

– Иди уже, – ворчали на него хозяева. – Без тебя все знаем…

То ли в шестой, то ли в седьмой избе на стук никто не отозвался. Степан Михайлович уж и по дребезжащим окнам ладонью хлопал, и запертую дверь пинал, и кричал во весь голос – внутри все было тихо. Разволновавшийся Степан Михайлович подозвал парней ближе, показал им, как нужно отжимать дверь, сунул в образовавшуюся щель лезвие тесака, приподнял им накидной крючок. Оставался второй запор, щеколда – ее выворотили с треском, со скрежетом, дружно дергая дверь на себя. Ввалились в дом, в сени – и тут из темного угла к ним бросился горбатый уродец, востроносый, седой, всклокоченный, в отрепье обряженный. Коля Карнаухов размахнулся уже, чтоб прихлопнуть его, но Степан Михайлович схватился за обляпанные кровью шестерни, заслонил собой страшилище, крикнул:

– Этого не трогать!

Уродец заплясал в луче фонаря, задергался, закорчился, пытаясь черными пальцами дотянуться до вставших перед ним людей. Беззубый рот немо открывался и закрывался, будто у вынутого из воды карпа. Гремела и лязгала тяжелая цепь; плетенный из кожи ошейник пережимал сухую шею до самого, наверное, позвоночника.

– Кто это? – прижавшись к стенке, шепотом спросил Коля Карнаухов.

– Порфирий это, – сердито сказал Степан Михайлович. – Порфирий Зимин. Отчества, извиняйте, не помню.

– Он тоже мертвый? – спросил Иван, хотя ответ был очевиден.

– Давным-давно, – неохотно признал Степан Михайлович. – Он тут самый старый. Я мальчишкой в его сад лазал, и он, если там оказывался, встречал нас вот так же. Сколько уж лет прошло, а он, старый хрыч, почти не изменился.

– Самый старый? – переспросил Иван, почуяв что-то невообразимо жуткое в этих простых вроде бы словах, угадав верный их смысл. – Самый старый?.. То есть… Значит…

Степан Иванович смотрел на него, молчал и кивал.

– Он не один? Их много?.. – Иван задрожал. – И те, про кого ты спрашивал?.. Женя?.. Серафима Ивановна?.. Они… Все… Тоже?..

– Да, – сказал старик. – Почти у всех. Почти в каждом дворе.

– Но зачем? Почему? Как это вообще возможно?!

Они не успели договорить. На улице что-то загремело, кто-то заохал громко, заругался. Покореженная дверь хлопнула, тяжелые сапоги забухали по стонущим половицам. Секунду спустя под потолком вспыхнула опутанная пыльными тенетами лампочка, и в сени, заслонив сразу весь проем, ввалилась здоровенная краснолицая бабища. Увидав гостей, она подоткнула бока руками и заголосила:

– Что же вы наделали, ироды! Креста на вас нет! Чисто нетопыри, всю дверь разворотили! Или, думаете, управу на вас не найду?!

Мертвый Порфирий, щурясь от яркого света, боязливо убрался в угол, сжался там в комочек, лелея у груди тяжелую цепь.

– Не шуми, Ольга, – строго выговорил Степан Михайлович, не зная, куда деть ружье. – Не ерепенься, слышь! Тебя же, дуру, спасали! Думали, случилось чего.

– Случилось?! – Баба всплеснула руками, встала перед ним. – Ты, дурак, случился! Уж и отойти нельзя, господи! Всю дверь мне раскурочили! В момент!

– Да починю я твою дверь, – хмурясь, пообещал старик. – Угомонись ты уже. Скажи лучше, где была.

– У соседей я была, ирод ты старый! Они в район уехали, просили в отсутствие козу доить и курей выпускать. На десять минут вышла – и на тебе! Сурприз, ети тебя за ногу!

– Пойдем, ребята, – сказал Степан Михайлович, по стенке пробираясь к выходу. Кажется, визгливую тетку он боялся больше, чем мертвого страшного Порфирия. – С бабой ругаться, что порося стричь – толку мало, один визг.

– Зачем она его держит? – спросил Серега на улице, в изнеможении сев на мокрую скамью и пытаясь унять дрожь в руках. – Зачем они вам? Для чего?!

Степан Михайлович вздохнул, глядя в туманную дымку за огородами.

– Так, чай, не чужие… – Он умылся падающей с карниза водой, пофыркал, растирая горящее лицо. – Родня все же. А сладить с ними можно. Вон, в цирке тигров ручных показывают и других зверей. А тут как бы люди, хоть и покойнички. Видели, как Порфирий правнучку шугается? Вымуштровала! У нее и муж вот так же по струнке ходил. Сбежал потом в город, правда. Живого-то мужика на цепь не посадишь. – Он хихикнул.

– А они все вот так же на цепи? – спросил Иван.

– Зачем? Нет, конечно. Кто-то в клети живет, а кого даже в избе держат. Женя, к примеру, смирный, безобидный. Лежит себе на печке, кашку кушает и сухари сосет. Потом на месяц уснет – и будто нет его до следующего раза. А Серафима в горнице барствует. Много ли ей надо? В неделю мясца кинул – и ладно. А у нее, между тем, пенсия аж сорок рублей. Нешто в землю такой достаток закапывать?.. – Степан Михайлович посмотрел на хмурых парней и махнул рукой:

– И чего я тут разболтался? Забудьте все, выбросьте из головы. Вам, ребята, наших порядков не понять. Вы лучше ступайте сейчас в барак свой, приберитесь там хорошо, окна пленкой забейте. На улицу до завтра не суйтесь, разве только сильная нужда будет. А за помощь большое вам спасибо. От нас от всех – спасибо.

– А дальше-то что? – спросил Иван.

– Дальше? Ничего особенного. – Степан Михайлович пожал плечами. – Сейчас я к Митьке Куренному зайду, похмелю его, и поедем мы на его тракторе коров в землю закатывать. А вернемся, так сразу же за уборку примемся. Есть у нас амбар старый, вот мы покойничков в него и снесем, рассадим чинно. Телегу, на которой они за вами гнались, перетащим поближе, трактор их перегоним сюда же. Ну и подпустим на амбар огоньку с углов. Дело-то ведь какое было? Подрались вы, значит, на танцах, а они на вас, как бы, злобу затаили. Приехали ночью, увидали, что руководитель ваш в туалет зашел, да и заперли его в будке. Шутки ради подожгли – сильней попугать решили. А не рассчитали немного с огнем – сгорел заживо ваш начальник. Они этого не заметили, они в это время стекла колотили. А как натешились, поехали к амбару отдыхать. Ну и под утро нечаянно пожар учинили, а выбраться как бы не успели – пьяные же были.

– Ловко, – помолчав, сказал Серега Цаплин. – Но сейчас в милиции такие знатоки работают – у-у! Их не обманешь.

– Это в вашей милиции знатоки работают, – отмахнулся Степан Михайлович. – А в нашей милиции – мой сын служит. Так что все было именно так, как я вам рассказал. Сомневаетесь? А вы кого угодно спросите, здесь это любой подтвердит. – Старик широко улыбнулся, повернулся резко и, не обращая уже внимания на растерявшихся студентов, быстро и уверенно зашагал по заросшей лопухами и подорожником тропке.