Максим Далин - Время Любви

Но оказалось, что у нас просто системы связи слишком сильно разнились. Я его увидел — и он с первого взгляда ужасно мне понравился. Я еще понятия не имел, что за фрукты фехтовальщики.

Молодой, но высокий, почти с меня ростом. И такой… ладно пригнанный, что ли? Хорошо сделанный. Сильный, гибкий и быстрый. Как очень качественное оружие — приятно смотреть. Потом тут больше их южане ошивались, а он их северянин — физиономия не черномазая, а бледная, с желтизной, но выглядит неплохо. Открыто, спокойно. Волосы белесые, по плечи, глаза желто-зеленые, немного враскос, взгляд цепкий. Комбез из какого-то эластичного материала, высокие ботинки, шнурованные. Меч за спиной — длинная рукоять торчит из-за плеча. Больше при нем никакого оружия не было.

Посмотрел на меня, обхватил себя за плечи и поклонился.

Я говорю:

— Нормально работаешь, орел.

А он:

— Вы поразили этих ничтожеств, подобно вспышке сверхновой. Ваша машина стремительна, как луч света, пронзающий пространство. Я вам обязан, — и улыбается.

— Я Фог Диш, — говорю. — Родом из Объединенной Империи, со Второй Сета, но сейчас отправляюсь на Мейну. Там отличная база для приведения машины в порядок.

— Я Юу-Укки-Эль, — отвечает. Печально. — Родом с севера Нги-Унг-Лян, с гор Лю-Игд, и приводить в порядок мне нечего. Моя птица мертва.

— Ладно уж, — говорю. — Я и не таких мертвецов воскрешал. А зачем тебе меч?

Он на меня посмотрел, будто я спрашиваю, зачем ему голова.

— А вы почему без меча?

— Я, — говорю, — Укки, кого угодно могу уделать голыми руками, если возникнет такая потребность.

Он на меня покосился странно, но больше расспрашивать не стал. И долго к этой теме не возвращался.

Его "птица" была не то, чтобы совсем мертвая, но на последнем издыхании. Он на резерве додрался, стоило притормозить, как все сразу накрылось — и движок, и ощущала, и система жизнеобеспечения. Те трое, какая-то мусорня с Нги-Унг-Лян, как я понял, напоследок его очень хорошо достали, машину дешевле бросить, чем с собой тащить. Так что, не ввяжись я, что-нибудь Укки потерял бы; под его натуру, скорее — жизнь, чем свободу.

У него в трюме валялось нечто якобы ценное, свежестыренное. Мне долго и совершенно без толку объясняли, в чем радость обладания этой штуковиной и почему в его мире за нее платят бешеные бабки, но дешифратор все-таки требовал настройки потоньше. Я так и не воткнул, что к чему.

— Ладно, — говорю. — Ляд с ним. Попробуем толкнуть это дело на Мейне. Там могут купить практически все, только надо знать, к кому обратиться.

— Что это за место, Фог? — спрашивает.

Тогда я ему и рассказал, что это за место. В красках. И еще кое-что рассказал. Что ищу нормального партнера для хорошей работы. Что лет через двадцать надеюсь купить оборудование для агротехнической станции, устроить там себе сады эдемские, продавать желающим райские яблоки и все такое прочее. Но пока намерен отвязываться по полной — и готов взять Укки в пилоты, если его это устроит. За серьезную долю в добыче.

Он внимательно всю эту декларацию выслушал. И говорит:

— Дома меня ждет каторга. Я не умею жить, как благонадежный государственный подданный. Мой отец, Юу-Гдилл-Эль, пребывающий ныне в Туманных Чертогах за Великой Звездной Рекой вместе с моей матушкой, шел по пути пренебрежения к власти и был отважным воином. Похоже, я унаследовал часть его души. Я останусь с вами. Отправлюсь на Мейну. Буду вашим пилотом.

— Тебе интересно? — спрашиваю.

Улыбнулся.

— Я очарован. Но есть вопросы.

— Валяй, — говорю. — Задавай. Никаких таких страшных тайн от товарища у меня на данный момент нет.

— Где ваша жена? — говорит.

Я удивился слегка.

— Не женат, — говорю.

Теперь он удивился.

— Да? — говорит. — Как можно?

Ладно.

— А твоя, — говорю, — жена где?

Плечами пожал.

— Со мной просто, — отвечает. — Для меня еще не наступило время любви. Но вы же взрослый.

И вопросительно смотрит. Ну вы знаете: когда первый раз в жизни видишь фехтовальщика, кажется, что он не живое существо, а ходячая мораль. Лицо вполне уже разумного парня — и невинные детские глаза с наивным вопросом, идущим из глубины ангельской души. Он меня даже смутил чуток.

— Умерла моя жена, — говорю. Вру. — В космосе погибла. А новой еще не обзавелся.

Он снова поклонился.

— Простите за жестокую бестактность, — говорит. — Скорблю вместе с вами.

И больше ни о чем спрашивать не стал, посовестился. Я, натурально, не стал у него выяснять, что ему не так. А зря.

Мы вытащили из его машины в мою все ценное, так что я видал их крылья изнутри. Хорошая штука, по рабочим качествам нет претензий, особенно вооружение впечатлило, но частности забавные довольно-таки. Вот, к примеру, у его пилотского кресла под правым поручнем — подставка для меча. И около койки — тоже такая подставка. Убиться.

Я говорю:

— Ты с мечом вообще никогда, что ли, не расстаешься?

А он:

— Меч — моя душа. Часть моего естества. Надеюсь, что не расстанусь с ним без принципиальнейшей причины, — помолчал и добавил: — Надеюсь вообще никогда с ним не расставаться.

Я выслушал и позволил забрать старое кресло и подставку из каюты. А то ведь с него бы сталось в бою держать меч в малоподходящем месте, на приборном щите, к примеру, и, в конце концов, воткнуть его куда-нибудь или себе, или звездолету. Я ж все понимаю. Чужие заморочки, они кажутся смешными постороннему, но для хозяина заморочек они страшно важные. Ну какой, положим, лавиец пойдет в бой без образка со святым Эрлихом? А тэффяне плюют на ладонь и втирают в висок — ляд знает, зачем, но любой тэффянин так делает. Йтен курят траву эту мерзкую, лаконцы прокалывают себя всякими железками, астропанки с Боура морды себе татуируют… Ну меч, подумаешь… да пусть со своим мечом хоть в обнимку спит, если ему это привычно. И вообще — молодой еще.

У него в каюте на стене стереокартина висела, красивая. Яркий такой лес — лианы в крупных красных цветах на черных деревьях, листья желтые, рыжие, а на переднем плане дерутся два зверя. Красно-бурые такие, полосатые, сплошные клыки и мускулы, и страшное напряжение очень здорово схвачено. У одного уже между ухом и шеей шкура располосована, кровища хлещет, но ему это, вроде, до звезды в данный момент. Не чувствует на адреналине и в горячке. Эффектно.

Укки говорит:

— Вам нравится?

— Да, — говорю. — Возьми с собой. Хорошая картина. У нас в машине повесим.

И, вижу, ему от таких моих слов очень полегчало, он совсем расслабился и заулыбался. Картину снял и унес. Мы ее повесили в каюте. Потом еще Укки в нашей справочной базе на экране заставку сделал: два оленя с Сеты на скальной плите сшиблись рогами. Ужасно ему нравились всякие картинки, на которых зверюги сражаются, хоть настоящие, хоть выдуманные чудовища. А я не препятствовал, тем более что картинки он вполне хорошие выбирал. С чувством.